На перроне детства
Узкий, в полнеба, месяц над поблескивающим крестом храма Михаила Архангела. Слева над перроном светятся буквы «Пятигорск». Стучат по рельсам стальные колеса вечерней электрички. И откуда здесь запахи ханкайских трав? Потрясающе! Ханка – огромное озеро. Там граница с Китаем. И душистое разнотравье, смешанное с августовским дыханием озера-моря. В открытые окна электрички врывается тот же воздух. Вне времени и пространства. Размытые лица пассажиров, гудящего навстречу, поезда из Кисловодска. Движение лиц, наполняющее содержание дня, а может быть и всей жизни. Уже не всегда узнаешь одноклассников, путаешь их с однокурсниками. С кем-то учился в академии, с кем-то работал… Время и расстояния размывают лица. Кроме самых дорогих. Самых-самых…
И эти благоухания ночного озера на пятигорской широте Дальнего Востока. Они тоже самые дорогие. Плеск ханкайской волны под фиолетовым от ярких звезд небом, шум прибрежного камыша, кисловатый дым высушенных веток вербы в ночном костре – это из детства.
Кажется, за каким-то порогом, границей возраста, начинается возвращение в детство. Наверное, умирая, человек приближается к состоянию своего рождения. А ведь так и есть. Умирая, рождаемся для новой жизни.
Электричка – образ стремительного движения, суеты в современной жизни. Для меня этот образ особенный. С раннего детства бегал с матерью «на электричку». Постоянно боялись опоздать. И всегда успевали. Мчались в зеленом вагоне к недалекому станционному поселку. Там на хуторе прямо у леса — добротный дом, огромный огород, яблонево-грушевый сад с неглубоким оврагом, и маленькое озеро с карасями. Долгие детские раздумья и мечтания на ветвях маньчжурского дуба у дома. Прополка гладиолусов в огороде. Полдники в палатке среди поспевающего сада. Игры «в корабль» на уходящем в озеро мостике из выцветших под приморскими дождями досок… Летние дни в большой усадьбе.
И вот те же самые запахи приозерных трав. Да, так пахнут луга и просторные долины рек южного Приморья! Сейчас в раздолье кавказских предгорий с вершинами Бештау, касающимися тонкого месяца, почти все то же. Умом невозможно понять, что происходит. Только душа, вне всякого времени и пространства, в детстве. Это не какое-то похожее состояние – совершенно одна и та же реальность. Хотя ум не вмещает и помнит, что между приморским детством и сегодняшним вечером почти десять тысяч километров и без малого сорок лет… Ну, какое это имеет значение для вечности?
Среди чудесных дней в усадьбе на краю таежного леса была Ханка. Уезжали туда несколько раз за лето. У озера, с теряющимися в горизонте берегами, свой микроклимат – в сентябре там еще живет август.
В один из тех детских августов долго готовился к рыбалке на Ханке. Всю неделю накануне делал перемет — к толстой «клинской» леске привязывал поводки с тройными крючками.
Глубокое синее озеро Чабаново. В прилив оно заливалось ханкайской водой. Между безбрежной Ханкой и извилистым Чабаново — ярко-желтая песчаная коса, метров в тридцать шириной. Под босыми ногами громко щелкают пузыри – мягкие пустые плоды удивительного растения – лодочника, стелющегося теплым ковром по песку. Лодочник растет только возле Ханки, больше нигде в мире. Здесь у Чабаново его особенно много. Вытягиваю перемет, сидя в воде посреди озера на надувном резиновом матраце. Боязно – здесь большие змееголовы, похожие на крокодилов. Еще схватит за палец, как одного рыбака, про которого читал в толстом альманахе «Рыболов-спортсмен».
Бурный булькающий всплеск! В самом деле – мощный змееголов рванул с мелководья, завидев из-под воды мои ноги и дно бледно-розового матраца. Успев привязать конец перемета из «ноль девятой» «клинской» лески к пучку сочных камышей, я рванул к берегу быстрее той самой рыбы.
Бордовое солнце в розово-голубых пионовых облаках еще едва касается синих сопок. Свежесть остается росой на притихшей траве. Предвечерний воздух большого озера с привкусом дыма, прохладных листьев ивы, чуть желтеющего тростника и еще неспелого шиповника. Звон комариных крылышек, скрипичный оркестр черных сверчков, потрескивание веток в костре… Внезапно озерное отражение этого пьянящего пейзажа расплескивается. Шум – как будто кто-то с берега бросился купаться. Камыш, к которому привязана снасть, сгибается, утопая в воде. В взбудораженном озере мелькает пятнистый бок, переливаясь радугой в предзакатной акварели ханкайского августа…
Первая в жизни серьезная рыба – увесистая озерная щука. Да, тогда лет десять или одиннадцать мне было. Где-то еще есть черно-белая фотография: на фоне брезентовой палатки у ствола старой ивы загорелый мальчишка с восторгом в глазах держит под жабры толстую щуку.
…Ессентуки. Ночной перрон под молодым месяцем. Стихающий стук удаляющейся электрички. Теплый травяной ветер с Ханки…
И.Р.