КАПИТАН КИРСАНОВ

16 ДЕКАБРЯ

 

В бригаде ВДВ под Уссурийском служил настоящий русский воин – офицер Игорь Вячеславович Кирсанов. Он прожил на Земле тридцать лет и один месяц. И вся его жизнь – это путь к Подвигу. Капитан Кирсанов погиб 16 декабря 1995 года в чеченском Гудермесе, пытаясь вывести спецназ из окружения. Наши ВДВ, Спецназ и вся Русская армия – священны. Гибель Игоря Кирсанова свидетельствует об этом. Он жертвовал собой сознательно, шел на смерть за други своя. По-евангельски.

Короткая дружба с Игорем, работа в военно-спортивном клубе «Десант» и тренировки по рукопашному бою дали возможность увидеть его цельную натуру и многому поучиться.

В описании небольших фрагментов личного общения с Игорем Кирсановым сделана попытка передать черты его образа и хоть немного понять, как он пришел к своему главному выбору в жизни.

Вся судьба Игоря Кирсанова ярко являет собой Промысл Божий. А его Подвиг – это путь спасения души русского воина.

I

Комната в офицерском общежитии. Облезлый деревянный пол. Давно небеленый потолок. Незашторенное окно. Двухъярусные железные койки. На стенах макевары, на полу гири, за спинку койки крюками зацеплены короткие спортивные брусья. Здесь живут офицеры-десантники.

— Уволюсь я, ну как минимум, майором. Все уже четко расписано, — Артур смотрит на меня уверенным и тяжеловатым взглядом.

— Пока чай не попьешь – не уйдешь, — весело, но, не допуская возражений, говорит он. Обсуждаем, кто будет тренировать пацанов в военно-спортивном клубе «Десант».

— Буду либо я, либо Кирсанов, — фиксирует расклад тренерских сил Артур.

Через несколько дней Артур уехал в командировку. Надолго. В поезде какие-то ребята зацепили его. Случилась жесткая драка. В результате один из тех, кто цеплял, скончался. Артур оказался в тюрьме.

Примерно через пару недель после знакомства с Артуром, еще не зная о его судьбе, я приехал опять в бригаду ВДВ под Уссурийском, чтобы встретиться с Кирсановым.

…Около четырех часов жаркого августовского дня. Пройдя КПП, оказываюсь на территории воинской части – отдельной парашютно-десантной бригады. Вдалеке за казармами грохот сапог, отдаленная, развеваемая теплым ветром, десантная строевая песня. Синее небо, синие береты, синие полосы на тельняшках.

— Где я могу найти старшего лейтенанта Кирсанова? – обращаюсь у штаба бригады к офицеру гусарского вида.

— Скорее всего, в спортзале.

Слабоосвещенный ремонтирующийся спортзал. Запах сырости и высохшей краски. На досках, сложенных штабелем у неоштукатуренной стены, сидит крепкий солдат. На нем камуфляжные штаны и летний тельник. Широкое розовое лицо в улыбке — явно доволен жизнью. Через месяц у него дембель. Ремонт спортзала – дембельский аккорд.

В дальнем углу большое зеркало, прислоненное к стене. Перед ним отрабатывает боковой удар ногой невысокий офицер-десантник. Он шлифует каждое движение, четко фиксируя выпрямленную в ударе ногу.

— Мне нужен старший лейтенант Кирсанов.

Офицер прервал тренировку. Повернулся ко мне. Четкие и выразительные черты лица. Высокий нос с горбинкой, волевой сильный подбородок, слегка втянутые щеки. Черные усы придавали лицу бравый гусарский вид. Взгляд его показался мне суровым и добрым одновременно. Наверное от взгляда сразу возникло душевное расположение к этому человеку.

— Я – Кирсанов, — коротко ответил старший лейтенант.

Познакомились. Кирсанов пригласил в каморку спортзала. Пьем чай. Рассказываю ему о создаваемом клубе «Десант».

— Завтра сможешь подъехать?

— Смогу, — отвечает Кирсанов.

— Железно?

— Железно.

Пожали друг другу руки и расстались до следующей встречи.

II

В июне 1992 года танкоремонтный завод Уссурийска построил для детей своих работников новый детский сад. С бассейном и даже детской железной дорогой. Старое помещение в 264 квадратных метра отдали для работы со школьниками уссурийского микрорайона. Поддерживали это дело все тот же танкоремонтный завод и сахарный комбинат, от которого возникло название микрорайона – «Сахпоселок». Подключилось и командование располагавшейся по близости бригады ВДВ.

В результате на первом этаже обветшавшего «сталинского» дома, где раньше находился детсад, появился военно-спортивный клуб «Десант». И там же возник Центр детского творчества «Родник». Меня, только что окончившего 4-й курс истфака пединститута, назначили директором клуба и центра.

Опыт подобной работы уже имелся. Мои родители были известны в городе тем, что, работая от отдела образования, водили детей в походы, устраивали лагеря и школьные турслеты. С шести лет я участвовал в этом. Когда учился в шестом классе, готовил команду третьеклашек к туристическому слету. Заняли первое место. В восьмом классе был главным судьей на школьных туристических соревнованиях, где было почти пятьсот человек …

Во всей нашей работе главным являлись не столько туризм и развлечения на природе. Скорее стержнем здесь было воспитание морально и физически здоровых детей, любящих свой Дальний Восток и Россию, способных уверенно организовать себя и других в любой жизненной ситуации, даже в условиях глухой январской тайги, когда мороз за тридцать. Хотя ведь не понимали мы тогда, а, точнее, уже не знали, что вряд ли без Бога и Церкви можно воспитать морально здорового человека. В умах довлела безбожная советская идеология. И все же в сердцах многих «осоветченных» людей незримо жил настоящий русский дух. Дух наших православных предков. Тот дух, который вопреки советскому интернационализму и атеизму привел русский народ к победе в Отечественной Войне, и который стал основой всех подвигов нашей «советской» армии. И эта неосознанная память сердца о настоящей России позволяла и моим родителям создавать по-настоящему патриотический настрой в семье и среди уссурийских школьников.

Мой отец всегда напоминал, что мы живем на границе. В походах бывали на пограничных заставах, в боевых армейских подразделениях. Да и вся организация работы со школьниками во многом основывалась на армейских принципах. Большая группа детей в походе или в лагере делилась на несколько взводов с отделениями. Отделение – это, как правило, коллектив четырехместной палатки, где командиром назначался один из школьников. И в случае крайней необходимости даже один взрослый мог управлять сотней детей, ставя наиболее подготовленных и авторитетных командирами взводов. При этом в наших походных коллективах не могло быть ничего похожего на армейскую дедовщину. Отец, еще когда служил старшиной учебной роты ОСНАЗа на границе в Амурской области, научился справляться с этим явлением и полностью вывел его в своем подразделении. Хотя и демократия в принятом американском понимании у нас отсутствовала. Поход в условиях дикой дальневосточной природы – это же экстремальная ситуация. И здесь существовала четкая иерархия и подчинение старшему. Естественно, высокая степень ответственности за детскую безопасность требовала круглосуточного внимания руководителей. Но и среди детей навыки самоуправления и полевой жизни формировались на должном уровне. Школьники самостоятельно готовили пищу на костре, несли ночное дежурство, устраивали свой быт…

Весь этот «военизированный» походный опыт позволил мне уверенно взяться за новую весьма интересную работу.

III

Старший лейтенант Кирсанов приехал, как договорились. В клубе на тренировку по рукопашному бою собрались человек семь старшеклассников — из тех, кто постоянно бывал с нами в походах. Построились на слегка влажном от уборки полу, застеленном светло-коричневым линолеумом. Свежо от влаги и тополевой прохлады августа, навеваемой в открытое окно.

К началу занятий клуб успели отремонтировать. Ремонт — первый этап «клубной работы». Побелка, покраска, решетки на окна. «Теперь сторожа не сбегут», — смеется мастер, закрепивший фигурные решетки. Вывески с двух сторон от парадного входа, изготовленные в «офисном» стиле с названиями: «Военно-спортивный клуб «Десант» и «Центр детского творчества «Родник».

Из десантной бригады привезли списанную мебель и старое обмундирование со склада. Правда, дело шло не быстро. Когда я пытался забрать полагавшуюся нам мебель, почему-то постоянно терялся ответственный за это прапорщик Чухломин. Высокий с утомленным и скучающим выражением лица прапорщик все время исчезал на территории части. В кочегарке, в какой-то казарме, на складе… И всегда оказывалось, что этот неторопливый прапорщик Чухломин «вот только-только» покинул то место, где я пытался его встретить. Почти две недели в июльской жаре искал этого удивительного человека. Все-таки нашел. Погрузили с солдатами в кузов зеленого КАМАЗа затертые желтоватые столы, стулья, тяжелые армейские табуретки, выкрашенные серой краской.

Основная задача созданного военно-спортивного клуба «Десант» — подготовка мальчишек к армейской службе и в первую очередь в ВДВ. Занятия с офицерами-десантниками в клубе, выезды в бригаду, на стрельбы, походы и полевые лагеря – все, что потом получилось сделать. Самой популярной среди пацанов стала секция рукопашного боя. И Кирсанов в скором времени оказался не только основным тренером по «рукопашке», но и душой клуба «Десант».

И вот первая тренировка, на которую собрались только старшеклассники – пятнадцати-шестнадцатилетние ребята с поселка «Сахзавод». Начали работать. Все, кто пришли, уже имели некоторую подготовку. Тем более, что на Сахпоселке драться умели почти все пацаны, начиная, наверное, со второклашек. Однако это не принималось во внимание и тренировки проводились с самых азов. И все было новым. Открывалось множество нюансов в уже вроде бы известных движениях, стойках, ударах, блоках.

Отрабатываем, к примеру, прямой удар кулаком. «Рука идет как поезд по рельсам – не болтается, не ходит вверх-вниз, кулак – продолжение кисти, поворачивается и «вкручивается» в противника» — Кирсанов медленно показывает, как должны двигаться руки. Потом быстро – его движения теперь едва заметны. Хлопающий звук хлопкового комуфляжа во время ударов. В общем-то это был не чистый рукопашный бой, а каратэ. Как я узнал позднее, Кирсанов осваивал самый жесткий стиль каратэ в своем родном Иваново в школе известного мастера Тадэуша Касьянова. «Я удар хорошо держал, — делился позднее Игорь, — в буфете в школе заступился за девчонку, классе в шестом тогда учился, мне пацан-десятиклассник так врезал, — ничего я устоял, не вырубился».

Игорь рассказывал, что в ВДВ он научился владению холодным оружием, в первую очередь, ножами. Все остальное, что касалось рукопашного боя, было ему известно еще с тренировок у Касьянова, где он заработал коричневый пояс.

Сейчас во время тренировки Кирсанов скуп на слова. Короткие фразы. Команды как выстрелы.

— Упор лежа принять! Отжались двадцать раз!

Отжимаемся на кулаках.

— Тать! – звучит другая команда.

Мы не понимаем, продолжаем отжиматься.

— Тать! – уже резче.

Никто не понял, о чем речь. Из последних сил отжимаемся.

— Встать, я сказал! – теперь эти слова мы услышали совершенно четко, догадавшись, что имелось ввиду раньше.

С этого дня для всех, кто пришел к Кирсанову, началась новая жизнь. Тренировки три раза в неделю. С непривычки тело ломит, болят все мышцы и кости. Тяжело. Одной разминки было достаточно, чтобы выложиться. Простейшие упражнения, которые выполняются долго, «без халтуры». Вот обыкновенное вращение прямыми руками. Нужно, чтобы руки были вытянуты идеально прямо, вращать надо быстро. Или — махи прямой ногой. Нога прямая, носок оттянут, мах быстрый, четкий. Трудно, не у всех получается. Кто-то сгибает ногу в колене, кто-то делает медленно. Отжимания на кулаках – тело прямое, держать — как по доске выровненное, грудью касаться пола, руки выпрямлять полностью. Так во всем, и в отработке ударов и связок, перемещений.

Конечно, многие из пришедших в клуб мечтали быстро стать настоящими бойцами. Ведь тренер — офицер-десантник. Однако долгое время занятия были наполнены тяжелой рутинной работой. Несколько месяцев отрабатывали только блоки и удары руками, стойки и перемещения в них. Да, к тому же, когда уже тренировка почти заканчивалась и кончались силы, начиналась «заминка». Отжимания на кулаках, приседания, «пресс». После тренировки, чтобы одежду уложить в спортивную сумку, нужно ее отжать от пота…

Однако такая мощная нагрузка распределялась очень разумно. Тренировка тяжелая, но без резких напряжений — организм успевает адаптироваться. Чувствовалось, что у Кирсанова большой тренерский опыт и талант в этом деле.

Когда по служебным причинам Кирсанов не мог выезжать в клуб, мы сами выбирались в бригаду. Там конечно царила совсем другая атмосфера. Ну, что тут говорить, ВДВ – не шутка. И тренер «гонял» нас под синим небом и жгучим солнцем в десантном спортгородке. И это в жаркий август. Пот капает на черно-серый шлак, жжет глаза. Однажды долго не было автобуса. На тренировку решили добираться бегом. Хоть и после полудня, а солнце прижигает. Километров семь всего. Не все из группы добежали по жаре.

— Молодцы – низким голосом говорит Кирсанов, улыбаясь нашему рвению.

Мы, конечно, ожидали, что нагрузка сегодня будет чуть меньше. Оказалось наоборот – заметно больше. «Стоило ли бежать?» — крутилось в голове. Не раз потом убеждался — стоило.

IV

Сначала на тренировки много народа пришло. В бригаду заходили строем, в колонну по два. Однако уже через пару недель от группы осталась примерно четверть.

С середины сентября Игорь Кирсанов перестал выезжать в клуб. Много дел по службе. Договорились, что Кирсанов будет тренировать меня в бригаде, а я потом стану отрабатывать с пацанами в клубе. Тренировались в бригадном спортзале, где еще не застелили пол, на цементе. Незабываемые моменты – мечтал тогда дожить до конца тренировки.

Познакомился там с одним бойцом из разведроты – Женей Парикмахеровым. Из Красноярска парень. До армии «вышибалой в кабаке» работал. С детства каратэ и рукопашным боем занимался. Женя невысокий, круглолицый. Такой крепкий сибирский парень. Видно, что сильный и здоровый, но не подумаешь, что при своей массе около девяноста килограмм – а когда был на гражданке, так, наверное, все сто — он способен двигаться и наносить удары изящно, молниеносно. Когда Парикмахеров начал служить в бригаде, он не стал проявлять никакого почтения к дембелям. И вообще вел себя довольно вальяжно. И дембелям, и офицерам не очень нравилось такое «борзоватое» поведение Парикмахера. По просьбе одного из лейтенантов, увольняясь, дембеля решили повоспитывать молодого. Как-то они подошли к нему с очень серьезными намерениями. Увидев, что затевается весьма категоричный разговор, Парикмахеров подскочил к дневальному, выхватил у него десантный штык-нож. Моментально скрутил одного, прижав нож к лицу.

— Тебе ж домой ехать, щас распишу и мама не узнает, — Парикмахеров убеждал дембеля не связываться с ним.

Ребята ушли, оставив молодого в покое, а командиры не стали его наказывать – в ВДВ особо смелых и дерзких любят. Позднее Женя Парикмахеров оправдал свою дерзость – одним из первых попросился в горячую точку. Писал потом о первых боях тем, с кем начинал службу в бригаде. Кирсанова Парикмахеров уважал и подчинялся ему беспрекословно.

— Ты заходи к нам в разведку, разомнемся, — Парикмахеров приглашал заглянуть в разведроту, в которой он служил.

Однажды уже в темноте, я приехал в бригаду с одним уссурийским бойцом – Вадиком Самодуровым, который «держал» всю общагу сельхозинститута. В драке Вадик работал красиво, подражая французскому актеру Вандаму. Во время боя Самодуров очень технично и внезапно мог нанести «ура маваши» – обратный удар ногой — мгновенно вырубив противника. Мне хотелось познакомить Вадика с Парикмахером.

Зашли в спортзал — думал там застанем Кирсанова. На улице уже похолодало. Дождь, ветер. В спортзале тоже холодно и света нет. В потемках идем к коморке, где обычно сидел Кирсанов.

— А я думаю, че за рахит ползет, скоблится? – это так встретил меня начфиз, который оказался в коморке. Он отправил нас в разведроту, где должен был в это время находиться Парикмахеров.

В «разведке» все приспособлено для постоянной боевой подготовки. Там был свой небольшой спортзал с полным набором всего необходимого для рукопашного боя.

— Вы че пацаны, опухли? – солдаты, которые видели нас впервые, встретили весьма негостеприимно.

— Игорь, ты че без предупреждения? Это же «разведка» – тут без базара ввалить могут, — возникший из глубины казармы, Парикмахеров обеспокоился нашим внезапным появлением и отсутствием радушия у сослуживцев. Солдаты, увидев, нашу встречу с Женей, теперь воспринимали нас как давних приятелей. Показали казарму, небольшой спортзал. Потом решили немного размяться, то есть слегка подраться. Вадик с некоторой рисовкой молниеносно и хлестко попытался вырубить Парикмахерова своим коронным ударом ногой. Однако тот с еще большей скоростью ушел вниз и в одном этом движении подсек опорную ногу Самодурова. Вадик как-то очень резко грохнулся на деревянный пол казармы, а Парикмахеров оказался сверху, имитируя удар рукой в голову не такого уж, как выяснилось, ловкого Самодурова.

V

Клуб «Десант» начал работать еще в августе. Но праздничное открытие устроили только в октябре. Благодатный день. Солнечно. Воздух приморской осени чистый, настоенный на запахах спелой октябрьской тайги. Небо по-летнему синее. А под небом, ближе к земле — все в желтом, бордовом, красном, хвойно-зеленом. Такая в Приморье осень.

С утра встретились с Игорем, как договорились, в бригаде. Он взял в оружейной комнате два автомата. Стоим, ждем машину.

— Дай пострелять, — к нам подошел рыжий кучерявый сверхсрочник, служивший на должности прапорщика. Наглый парень, постоянно ищущий приключений. Ему видимо не давали покоя ровная уверенность и авторитет Кирсанова. Сверхсрочник не был в подчинении у Кирсанова и вел себя довольно расслабленно. Он ведь служил по контракту, а не по призванию. А наемник – он и есть наемник. Кучерявый потянулся рукой к АКСу, висевшему стволом вниз на правом плече Игоря, явно провоцируя на резкие движения или слова. Возникала явно конфликтная ситуация. Однако Кирсанов отреагировал совершенно спокойно и беззлобно. Словно обращался с надоедавшим малышом —  молча и невозмутимо отстранил руку кучерявого и направился к подъехавшему бригадному УРАЛу. Сели в кабину. Парикмахеров и еще один сержант-десантник запрыгнули в кузов.

Открытию клуба были посвящены целые народные гуляния. Танкоремонтный завод организовал буфет. Прямо во дворе среди высоких ярко-желтых тополей на выставленных столах по символической цене продавались булочки и печенья, чай, соки, напитки. Играл духовой оркестр. На старой, с облезшей краской, сцене, которая давным-давно была сколочена во дворе, проходили все поздравления и представления. Кирсанов не хотел выступать — планировал устроить только «показуху» — демонстрацию боевых приемов.

— Да, я говорить не мастер, — отказывался сначала Игорь. Все же мы его убедили, и он уверенно вышел на сцену. В полевой форме, десантном тельнике и синем берете стоит Кирсанов перед микрофоном: «Клуб здесь как бы филиал бригады ВДВ. Школьники будут проходить в нем военную подготовку под началом наших офицеров…».

Музыку для «показухи» Игорь выбирал сам. Это ведь настоящая театральная постановка. Здесь нужен определенный режиссерский опыт. Мало просто устроить профессиональную драку на сцене. Необходим сюжет, порядок событий, расстановка бойцов, чувство ритма и определенный темп.

— Ну, старший лейтенант – красавец, — сказал мне мой отец, участвовавший в открытии клуба и наблюдавший показательные выступления десантников.

Кирсанов, помимо десантного рукопашного боя, где он в какой-то момент весьма ощутимо врезал Парикмахерову, еще и продемонстрировал настоящее искусство владения боевыми ножами.

На стрельбу холостыми патронами из АКСов подъехала милиция. Встревожили задремавшего солнечным днем участкового «разборки» с автоматными очередями. Для Уссурийска стрельба из автоматов в 1992-м году уже не была экзотикой, правда случалась она исключительно ночью. В нашем случае все прошло благополучно, милиционеры, увидев десантуру, уехали без всяких претензий.

На сцене устроили соревнования по выжиманию 32-х килограммовой гири. Победил Парикмахеров. Он около сорока раз подбросил, словно сделанный из пластика, двухпудовый спортивный снаряд. Две здоровые банки китайской тушенки «Великая стена» — приз для победителя.

Вечером в клубе накрыли стол, посидели узким кругом вместе с Кирсанычем. Оружие в часть было поручено отвезти Парикмахерову на том же УРАЛе. Играл магнитофон. В бригаде тогда была популярна Таня Буланова. Под ее песни мы вели душевные разговоры. Праздник затянулся почти до утра. Ночевали в клубе на старых спортивных матах борцовского ковра, подаренного Домом офицеров советской армии.

VI

Через пару месяцев после длительного перерыва у Кирсанова опять появилась возможность выезжать в город и проводить тренировки. Как-то, отдыхая после очередной «заминки», он рассказывал о новом пополнении.

— Солдат, ко мне! – он даже не поворачивается, — это Игорь рассказывает о бойцах из своего взвода.

— Я ему опять: «Солдат, ко мне!», – не реагирует. Ну, думаю: «Игнорирует боец командира». А потом оказалось, что он глухой на одно ухо и до этого был негоден к строевой. У другого — старая черепно-мозговая травма, тоже был негоден – призвали в ВДВ. У третьего — две судимости. Раньше призыв был другим.

— А на прыжки выезжаете? – спрашиваю Кирсанова.

— Обязательно.

— А как бы мне прыгнуть?

— Давай, приходи ко мне во взвод. Форму тебе выдадим, послужишь. Узнаешь, что такое ВДВ сегодня.

Через несколько дней в понедельник приехал к Кирсанову домой в гарнизон, как договорились. Старый панельный дом – серая пятиэтажка. Простая офицерская квартира. На вешалке – бушлаты, портупеи, на полу в прихожке – унты. В зале – сервант, в котором сразу заметны изящные стеклянные стаканы с эмблемами ВДВ и десантной бригады.

— Слушай, не получится так во взвод попасть. Ты ж гражданский, комбриг не разрешит, — Кирсанычу было слегка неудобно – он ведь затеял это дело.

Посидели, попили растворимый кофе и «семнадцатым» автобусом – желтым спаренным «Икарусом»  я поехал обратно – на Сахаруху.

И все-таки удалось через несколько дней попасть во взвод к старшему лейтенанту Кирсанову. Подготовили письмо от клуба «Десант» на имя комбрига полковника Скобкина и – вперед.

— Ну, иди, получай обмундирование. Послужишь до присяги в 9-й РМС, — сухощавый высокий с улыбающимися глазами замкомбрига подполковник Гераськин отправил меня в казарму. Гераськин – настоящий десантник, прошел Афган. Не упускал случая выехать на прыжки.

– Ну, что? – Гераськин сделал резкий выпад в сторону подошедшего Кирсанова, имитируя удар кулаком в корпус. Кирсанов не вздрогнул – разулыбался. – Забирай бойца, — Гераськин кивнул на меня.

Поставили на довольствие, в казарме получил обмундирование вместо переведенного в «мабуту» (так называли все части кроме ВДВ и морской пехоты) рядового Калинкина. На бушлате у меня и было написано: «р-й Калинкин». Мою гражданскую одежду Кирсаныч унес к себе домой.

Ротный — капитан Козин – невысокого роста с хитроватым взглядом, усмехнулся: «А, может ты журналист какой, статью про нас потом напишешь?».

Ну вот – написал. Через двадцать лет.

VII

Началась моя «экскурсия» по отдельной парашютно-десантной бригаде…

Лысые молодые солдаты ВДВ получают пищу в столовой. Пахнет эта еда не очень аппетитно, но есть хочется страшно. Глаза у солдат невеселые. Сейчас одна задача – быстро поесть. Дежурный офицер — командир взвода старший лейтенант Кирсанов — следит, как проходит раздача пищи.

— Побольше накладывай, — командует, когда подошла очередь маленького и тощего молодого десантника Молочникова. Молочников, как и остальные, стоявшие с ним пацаны в бушлатах, — рядовой девятой роты молодых солдат. В бригаде из только что призвавшихся бойцов формировались роты молодых солдат. Там солдаты проходили первоначальную подготовку до принятия присяги – такой вот курс молодого бойца, только значительно круче. Потом их расформировывали в обычные боевые подразделения. Для многих дни в РМС считались самыми тяжелыми. У каждого молодого солдата было два главных желания – поесть и поспать.

— Солдат молоденький, в берете новеньком, десантной роты рядовой, — громыхая тяжелыми зимними сапогами с фетровым верхом, с песней подошли десантники другой роты.

— Встать, строиться на выходе, — орут сержанты. И солдаты, некоторые, оставив недоеденное, вскакивают из-за столов.

На улице — минус тридцать. Стыло и ветер ледяной. Укладка куполов на плацу. Каждый десантник прыгает со своим куполом, то есть с тем парашютом, который укладывал сам. Купола и стропы растянуты на столах – так называются брезентовые настилы. Работают по двое. Голые руки обмерзают на ледяном январском ветру. Крещенские морозы в Приморье почти всегда очень сильные. За тридцать. Солдатам, непривыкшим к влажному и ледяному приморскому январю, нелегко.

— Контровками машешь своими, как пропеллер, — это Кирсанов во время тренировки поправлял неумелого бойца, слишком широко разбрасывающего руки во время спарринга. А, контровки, — это капроновые нити, которые используются при укладке купола. Застывшими пальцами трудно завязывать эти контровки…

День мелькает, также как и ночь. Хотя день все-таки успевает мелькнуть, а ночь, — как мгновенный провал. И опять — несущийся день. Служба идет.

Привезли вечером после прыжков купола, скомканные в брезентовые парашютные сумки. Солдаты подходят к КАМАЗу, Кирсанов бодро нагружает на них по два купола. На меня молча нагрузил три. Под звездами приморского неба по хрустящему снегу в тридцатиградусном январе таскают десантники купола к месту их хранения.

В казарме прохладно. Укрываться приходится двумя одеялами и шинелью. Ночью у одного молодого солдата, спавшего на верхней койке, начались судороги. Ноги стало сводить. Не от холода, а от нагрузки. Весь день на ногах. В основном бегом. Присесть удается только во время приема пищи. На стрельбы — семь километров к полигону, само собой, бегом. Кто бежать не может, того взвод на носилках тащит. Одно дело в кроссовках по стадиону легкой атлетикой заниматься. Совсем другое – в тяжеленных сапогах (зимний вариант с фетровым верхом), бушлате, с ранцем десантника и автоматом, а то и с пулеметом, а еще круче – с гранатометом, бегать по заснеженным сопкам Дальнего Востока.

— Десантник не может плохо стрелять, — Кирсанов проводит инструктаж со своим взводом. После этих слов командира десантник замерзшими, но твердыми руками берет автомат. Из укрытия прицеливается в появляющуюся в двухстах метрах ростовую мишень. Он чувствует железную уверенность, что поразит цель. Короткая очередь – мишень падает.

Кирсаныч показывает нам, как готовиться к стрельбе из гранатомета. Так четко у него все получается. Моментально расчехляет гранатомет, резко подхлестывая ногу, падает на колено, в падении вскидывает оружие на плечо. Кропотливо обучает нас. Стрельба в положении лежа, с колена. Каждое движение, каждый вдох и выдох отработан и прописан.

— В Польше, когда бригада стояла, — рассказывал Игорь, сидя на солдатской табуретке в кабинете военно-спортивного клуба «Десант», — постоянно со стрельб козу привозил. Коз диких там много бегало. Всегда удавалось поохотиться.

— Как там вообще служба была, в Польше? – спрашиваю у Кирсанова.

— Там делом занимались. Тактикой, огневой. Бегали, стреляли. Это здесь – хозработы.

Сверхсрочник старшина по прозвищу «Монстр» тоже в Польше служил. Был тогда рядовым во взводе Игоря Кирсанова. Монстр, и по духу, и по виду – настоящий десантник. Быстрый, ловкий, отчаянно смелый. Шапка по-дембельски на затылке, верхняя пуговица на бушлате в любой мороз расстегнута так, что тельник сияет. Лицо всегда веселое.

— Вы, десантники, должны как те мушкетеры – один за всех и все за одного, — воспитывал он как-то вечером на построении.

— Вот Монстр – крутой воин, — заговорил я о нем, вспоминая.

— Да, крутой. А еще в Польше как-то стоял передо мной после отбоя — плакал – такой ему служба была тяжелой. А теперь, видишь, — остался в ВДВ, сам бойцов воспитывает.

Монстр воспитывал десантников 9-й РМС. Такие речи на построении перед отбоем произносил, что солдаты в письмах домой его цитировали.

— Я горжусь тем, что служу в Воздушно-Десантных Войсках, — пишет во время дежурства по 3-му КПП молодой солдат с обмороженным носом.

На 3-м КПП, что находился внизу расположения части, на нижней дороге, стояла небольшая будка для дежурных. Один из солдат бодрствовал, другой спал, третий ходил с дубинкой вокруг вещевого склада.

Менялись каждые два часа. Тот, кто бодрствовал, должен был следить за печкой, получать пищу на кухне и открывать въезжающей в часть машине ворота КПП.

Труднее всего склад охранять. Ветер ледяной обязательно в лицо.

– Ветер в харю – а я «шпарю», — сиплым голосом произносит приземистый широколицый никогда не унывающий солдат, призвавшийся из села Раздольного. Удивительное село – самое длинное в мире. Но не поэтому так называется. Река вдоль села – Раздольная. Хотя чаще эту реку именуют по-старому – Суйфун – как в Китае, откуда она течет.

За складом – овраг, тайга. Вокруг холоднющая январская ночь. Звезд не видать. Обходишь склад и невольно думаешь, — вылезет кто-нибудь из оврага, подкрадется и даст тебе чем-нибудь по затылку. Но все равно так спать хочется, что идешь, закрываешь глаза и отключаешься. Тяжело со сном бороться. Хоть и мороз, и ветер ледяной, а не мерзнешь. Потому, что поверх бушлата надевался тулуп и опоясывался солдатским ремнем с помощью того, кто передает пост. У овчинного тулупа высокий воротник – выше макушки, а полы достают до покрытой снегом земли. Некоторые садились за складом на фундамент, приваливались к стенке и засыпали. Правда, потом случались у них неприятности. Ведь каждые двадцать минут солдат, проходя мимо будки КПП, должен был орать: «На посту без происшествий!» — так, чтобы офицер в будке слышал. Офицер тоже может дремать, но если солдат у склада в положенное время не отозвался, обязательно выйдет, проверит, как там спится бойцу в теплом тулупе.

Открываю ворота КПП. Подошла небольшая колонна – какая-то рота ездила на прыжки. Зеленые УРАЛы, тяжело переваливаясь и глухо ворча, вползают в расположение части. Кирсанов не упускал случая прыгнуть, поэтому он сидел в одной из машин, возвращающихся с так называемых занятий по парашютно-десантной подготовке. Я увидел его сидящим с краю у борта вместе с теми, кто сегодня шагнул за обрез вертолета. Как всегда, верхняя пуговица бушлата расстегнута – так, что виден тельник. Развеселился, довольный моим видом. Суровый Кирсаныч улыбается — для нас это поощрение. Было от чего улыбаться, еще несколько дней назад он видел меня студентом-пятикурсником, «умно» рассуждавшим о необходимости подготовки пацанов к армии. И вот он этот студент – в бушлате, шапке и тяжелых сапогах, бегает – ворота КПП отдельной парашютно-десантной бригады открывает. И вид самого обыкновенного бойца РМС.

— В Кирсаныче есть что-то от крутого, — объяснял мне младший сержант, один из двух братьев близнецов, служивших в одной роте. – Мы тут на Новый год «бухнули», — Кирсаныч узнал. Утром зашел, резко мне так «в дыню загородил» – я вон в тот кубрик улетел.

– Ладно, давай, смотри, Кирсаныч приказал научить тебя, койку заправлять, как положено в ВДВ.

Ночь. Не слышно штормового ветра за окном. Ничего не слышно и снов не видно…

— Р-рота-а подъем! Тревога! – орет, надрываясь, дневальный. Грохот в казарме – сонные солдаты прыгают в своих кубриках с верхних коек. Строятся в студеной ночи на улице у выхода. Во время дежурства нашей роты шел снег, какой-то солдат по дороге в столовую поскользнулся и сломал руку. В три часа ночи нас подняли по тревоге, выдали лопаты и попросили снежок почистить, поскольку мы должны были делать это более тщательно днем во время дежурства.

— Ну, тебе-то это нахрена? — допытывались у меня сержанты, наблюдая, как скоблю лопатой запорошенный асфальт.

Как-то днем один сержант – немец по происхождению – заставил нас – нескольких молодых солдат тащить длинную чугунную трубу. Вес этого предмета – килограмм четыреста. Нас было четверо. Еле от замерзшей земли эту трубу оторвали. Страшно тяжелая. А немец стоит, командует, ухмыляясь. Признаться, очень хотелось ударить этого немца. Но ударишь – и будешь неправ. Приказы надо выполнять.

Боевой подготовкой, конечно, в бригаде занимались. Было, правда, и так – весь день долбил ломом бетонный пол в ремонтирующейся казарме. Но там еще висела большая груша, и мы между делом стучали по ней руками и ногами, поддерживали десантный дух.

Предпрыжковая подготовка проводилась многократно.

— Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три – кольцо! Пятьсот четыре, пятьсот пять – купол! – хором кричат десантники, делая по команде всей шеренгой прыжок вперед.

— Слева на вас летит парашютист, — Кирсанов моделирует нам реальную ситуацию, когда мы висим в тренажерах, словно в небе под куполами.

Прыжки с двухметрового трамплина, с макета вертолета, на снегу с рукавицей, зажатой коленями, — при приземлении колени и стопы ног должны быть вместе.

Когда вертолет садится, подойти к нему очень непросто. Поток воздуха от винта с ног сбивает. Наше подразделение обеспечивало прыжки пятой роты. Мы выехали заранее, поставили чулок – тоже непростое занятие — на промерзшей земле высокий металлический шест установить. Когда начались прыжки, я должен был подбегать к снижающемуся вертолету и забирать камеры стабилизирующих парашютов.  Камера — это такой чехол, в который упакован небольшой купол — стабилизирующий парашют, вытягивающий и выравнивающий при прыжке основной купол. Чехлы остаются на тросе внутри вертолета. Вот их надо забрать, чтобы передать тем, кто укладывает купола и готовится к прыжку. Нелегкой оказалась задача – бег на месте. Вперед продвигаешься, лишь когда немного снижается скорость вращения винта…

— Вот десантно-штурмовым способом бывает повеселее, — рассказывает подошедший офицер. Потом, уже обращаясь к Кирсанову, он говорит: Я как-то последним прыгал. Мужики уже попрыгали, а вертушка подымается. Я вниз смотрю – там уже метров пятнадцать. А че делать, прыгать-то надо. Ну, прыгнул, перекатился, — нормально.

VIII

Рядовой Молочников — белобрысый, худой и очень маленький. Он стоял в боксерском шлеме, в защите и перчатках для рукопашного боя. В отдельной парашютно-десантной бригаде проходили соревнования по рукопашному бою. Татами расстелили прямо на сцене клуба части. Молочников прослужил всего несколько месяцев, и драться еще не научился. А раньше и не умел. Противник попался резвый, боевой и настроенный весьма решительно. Парень был из разведроты. Белобрысый солдат не представлял для него никакой проблемы. Разведчик смотрел и прикидывал, как бы так «вставить» этому Молочникову, чтобы сразу его «уделать».

«Хаджимэ!» — командует Кирсанов — судья на ковре. Разведчик сразу врезал, но Молочников устоял и попытался махнуть рукой. Махнул, словно в своем деревенском озере вразмашку поплыл. Ну, и опять этот сильный боец белобрысому — прямо «в бубен».

— Ручки, подыми! Ручки подыми, Молочников! – орал изо всех сил его взводный — лейтенант Горохов.

— Горохов! Ручки у девушки! У десантника – руки! – рявкнул начфиз. Начфиз — настоящий десантник. Афганец. Мастер спорта по боксу. Был контужен, поэтому, если сердился, становился весьма категоричен.

— Молочников, ру-у-ки подыми-и! Руки-и! – уже надрываясь, еще сильнее заорал лейтенант Горохов.

Молочников руки не подымал. Забыл. Бывает такое во время сильного боя. Однако на ногах стоял. Больно ему было и, наверное, обидно. Вот разведчик еще раз ударил. Кровь и еще какая-то жидкость полетели от Молочникова. Он уже качался, еле различая, где пол, а где потолок. Но стоял!

— Молочников, да ты разозлись! – орали солдаты-десантники, — Он у тебя тапки украл!

Однажды еще в РМС у Молочникова действительно украли, только не тапки, а сапоги. Точнее не украли, а подменили. Одному солдату, у которого был 45-й, поставили у койки сапоги Молочникова 39-го размера.

— Рота, подъем! Тревога! — орет дневальный. Десантники прыгают с коек, стремительно одеваются, натягивают сапоги. Сегодня стрельбы. Семь километров бегом с полной выкладкой на полигон. Молочников растеряно топчется в огромных, болтающихся на худых ногах сапогах.

— Че за дела?! – кричит из другого угла казармы рослый боец, которому достались сапоги Молочникова. Разобрались — переобулись.

Кирсанов как судья на ковре остановил бой.

Молочников устоял. Не упал. Не заплакал. Настоящий десантник! Драться его еще научат, никуда не денется. Главное – боевой дух!

На тех же соревнованиях дрался не только Молочников со своим противником. Кирсанов выпустил на татами Лешу Воротынцева, одного из самых способных учеников по клубу «Десант», и меня. Воротынцев выглядел очень неплохо, занял второе место, «уделав» около десятка десантников, среди которых были даже ребята из знаменитой «разведки». Начфиз, повоевавший в Афгане, тогда сокрушался, обращаясь к десантникам после соревнований: «Вот какой-то школьник с Сахарухи, куда вы в увольнение ходите, уделал вас – соплями об татами! Рахиты!».

В моем случае результат оказался похуже. Во время одного боя, когда я пропускал удары, от меня, также как от Молочникова, летела кровь в сторону орущих десантников. И слышен только рев из зала, где сидят солдаты: «А-а, уа-а, о-у-у!». Я уже едва ориентировался в пространстве. Кирсанов решил оставить бой.

— Игорь, — это я к Кирсанову обратился, когда он оказался рядом на татами, — погоди, не останавливай, я ж только разозлился!

— Поздно разозлился, — с досадой коротко бросил мне Кирсанов, полагая видимо, что если не остановить, то противник может меня убить.

IX

В то время, когда мы создавали клуб, жизнь в стране стремительно менялась. А, точнее, ломалась. Уже не было Советского Союза, но чувство принадлежности к огромному государству у людей никуда еще не делось. На Дальнем Востоке конечно изменения произошли серьезные. Рухнули предприятия, называемые градообразующие, оборвалась система дотаций. Исчезли всяческие льготы, выделяемые людям даже за одно то, что они живут здесь. Хотя для нас – коренных дальневосточников, чьи предки прибыли еще при Российском Императоре, все здесь было своим. И никакого геройства в этой связи мы не испытывали.

Начались известные отъезды людей на запад страны и за рубеж. Кто-то по-новому устраивался в новой жизни на Востоке. Одним из самых популярных занятий для многих бывших работников бюджетной сферы стал челночный бизнес. Заводы закрывались, и люди пристраивались возить тряпки из Китая. «Жить-то как-то надо» – объясняли занятие спекуляцией бывшие граждане СССР. Некоторые действительно поначалу испытывали определенное смущение – ведь не своими руками производили, перекупали чужое, да еще отвратительного качества и «впаривали» своим землякам на уссурийских, артемовских и владивостокских рынках. И сейчас находятся «эксперты», которые заявляют, что Китай спас нас своим барахлом. В реальности тогда вся эта торговля с Китаем стала началом самой стремительной деградации дальневосточников. Многим понравилось торговать, пусть даже с риском для жизни. Быстрые деньги, никакого начальства, никакого режима. Торгую, живу, как хочу. И учиться этому «челночничеству» не нужно. Тогда наши «челноки» завалили этим барахлом Дальний Восток, от которого просто некуда было деться. Естественно весь этот хлам сильно снижал вкусы наших земляков. Ведь постепенно привыкали носить китайский ширпотреб, в который через несколько лет оделся весь Дальний Восток.

Мы сами уничтожали себя, свою экономику и производство, которое разворовывалось и приватизировалось теми же ловкими земляками.

После распада Советского Союза государство по большому счету бросило дальневосточников на произвол судьбы, оставив их среди огромных природных запасов. В условиях почти полного атеизма это стало толчком к резкому росту криминала, который уверенно взялся продавать природные дары Дальнего Востока. И пошли к соседям потоки рыбы, леса и много чего другого. А Китай обогатился и продолжает обогащаться на российских территориях благодаря нашей лени и недальновидной политике…

Тогда в 90-х в бригаде ВДВ под Уссурийском были офицеры, уволившиеся из вооруженных сил и занявшиеся своим «бизнесом». Появление свободного рынка и «крутых» предпринимателей определило спрос на охранные услуги. Изредка офицеры-десантники подрабатывали в этой сфере.

— Мне Владивосток не понравился, — рассказывал как-то Кирсанов после очередной тренировки в клубе, — дороги разбитые по горам. Темный.

— Ты ночью, что ли был там?- поинтересовался я у него.

— Ночью, сопровождал человека. Возил его по городу.

Кирсанов лишь однажды согласился на такой заработок, в общем-то, это дело не привлекало его. Он постоянно рвался к настоящим боевым делам. Жена его — Надежда, тонкая светловолосая женщина, рассказывала, что у Игоря была возможность после окончания десантного училища остаться в «Рязани» инструктором рукопашного боя.

– Но, ему же надо бегать, прыгать, стрелять, — смеясь, делилась она, когда мы вместе с Кирсанычем пили чай в зале его офицерской квартиры.

Поэтому вместо преподавательской работы в «Рязани» Игорь попал служить в Польшу, в ту самую бригаду, которая позднее была передислоцирована к нам на Дальний Восток.

До расположения отдельной парашютно-десантной бригады под Уссурийском здесь стояла танковая часть. Когда заканчивали 10-й класс, в мае во время цветения амурской черемухи, мне и моим одноклассникам довелось три дня «послужить» в этой танковой бригаде. Мы проходили военные сборы – в школе неплохо велась военная подготовка. Когда сержант привел строем наше отделение в спортгородок, там уже стояли какие-то солдаты. Один из них ловко крутился на перекладине. Для пацанов нашего 10-го «А» турник был одним из любимых спортивных снарядов – почти каждую перемену в школе мы собирались в спортзале и крутили разные «финты» на перекладине. Обычное подтягивание многие из нас могли выполнить больше сорока раз и даже на одной руке подтягивались. Здесь же в танковой части солдат на турнике показался мне очень знакомым, однако я не мог вспомнить, где видел его. Солдат спрыгнул, развернулся и оказалось, что это мой друг и одноклассник, кандидат в мастера спорта по самбо Миша Когин. На сборах нас было десять человек – получилось два отделения. Миша попал в другое отделение. Когда нам выдали обмундирование, и мы переоделись в «хэбэ», обули кирзачи и надели на головы пилотки — все стали одинаковыми. К тому же стрижки у большинства из нас короткие, почти налысо – так удобнее было спортом заниматься.

В общем, знакомо было это место, где через пять лет вместе с Мишей Когиным, мы не раз бывали в гостях у Кирсаныча. И нередко Игорь вспоминал свою службу в Польше, там, где раньше располагалась бригада, называемая тогда десантно-штурмовой.

Из Европы 90-х десантники прыгнули на Дальний Восток. И на улицах Уссурийска по выходным стали появляться ребята в синих беретах. Небольшими группами они гуляли по городу, заходили в кафе. Через какое-то время десантники уже стали частью уссурийского общества. Несколько солдат пришли на тренировки по самбо в наш спорткомплекс. Мой однокурсник с истфака Джемир Барамидзе из Батуми подрабатывал тренером. У многих студентов были свои подработки – кто-то в кочегарке уголь кидал, кто-то машины разгружал или склад сторожил, а Джемир, как мастер спорта по дзю-до, тренировал в спорткомплексе «Строитель». Десантники, среди которых были самбисты и дзюдоисты, как-то узнали об этой секции и стали ходить к нам на тренировки. После тренировок мы вместе шли пешком, а потом ехали на городском автобусе.

Еще в десятом классе думали вместе с Мишей Когиным поступать в Рязанское десантное училище, но, взвесив шансы, решили, что бесполезно соваться – конкурс огромный – 25 человек на место — не пройдем.

Игорь Кирсанов в Рязань поступил уже со срочной службы, прослужив почти полтора года, — осознанный выбор. Во время учебы в Рязани Игорь всегда занимал первое место по рукопашному бою.

Рассказывал Игорь о своем курсантстве. Марш-броски были – несколько суток пешком и бегом с полной выкладкой. За сутки бывало почти по сто двадцать километров проходили. Труднее всего после привала подыматься – ноги отходить начинают, отекать от нагрузки и тут – подъем.

Зимой в лесу ночевки. Обычно в большой палатке армейской с печкой, но заставляли и в чумах ночь проводить. Чум – по сути, шалаш из веток, внутри костер.

— Идет мимо угрюмый взвод курсантов, рассказывает Игорь, — вы куда, мужики? – В чу-ум, — Кирсанов произносит это, наверное, также хмуро, как те курсанты Рязанского воздушно-десантного училища.

X

В здание клуба приходили не только те, кто занимался допризывной подготовкой, но и школьники, увлеченные рисованием, танцами или пением. Это сочетание сурового воинского духа и «детского творчества», похоже, некоторым образом присутствовало и в жизни Игоря Кирсанова.

Вот как-то пришли в гости к Игорю. Через открытую дверь в дальней комнате показался его четырехлетний сын Антон. Он проезжал по квартире на маленьком трехколесном велосипеде. Старшая дочь Иришка гостила у бабушки. Когда мы сели за стол, Антон играл в другой комнате, но тут он вышел с большим надувным мячом и стал подкидывать его. И мяч упал прямо на накрытый стол. Конечно, ничего страшного не случилось, но порядок был нарушен.

— Так, мать, ну-ка быстро укладывай его спать! – скомандовал Игорь, не внося лишних эмоций и комментариев в случившееся событие.

Домашние Игоря сразу присмирели. Супруга Надежда торопливо повела расстроенного Антона в спальню. Все стихло. Антон вроде бы улегся, а Надежда вернулась к столу. Но видимо, как сын настоящего десантника-разведчика, Антон, делая вид, что укладывается спать, разрабатывал боевую операцию. Ведь как обидно – ложиться в кровать, когда в доме гости и весело, да еще под шумок можно вдоволь заниматься своими делами.

Дверь комнаты, где вроде бы уже спал маленький Антон Кирсанов, резко приоткрылась и в проем просунулась взлохмаченная антошкина голова.

— Не буду укладываться спать! – сделал неожиданно громкое и весомое заявление Антон.

— Что-о-о? – Кирсаныч, видимо уже забыв о прошедшем инциденте с мячом, с удивлением обнаружил, что сынок не спит, да еще публично протестует. Этим протяжным «что» и суровым, слегка недоумевающим взглядом боевая операция была сорвана в самом ее начале. Протест угас и, не дожидаясь, пока отец встанет из-за стола, Антон быстро вернулся в постель и также быстро уснул.

Игорь и на тренировках с детьми с виду был довольно суров и немногословен. Однако дети любили его и даже старались подражать его манерам.

Сам Игорь Кирсанов чувствовал себя совершенно зрелым самостоятельным человеком, не смотря на то, что тогда ему исполнилось двадцать семь лет. Как-то моя мать спросила его, мол, рвешься все к боевым делам, а если с тобой что случится, как родители-то?

— Я уже отрезанный ломоть, — так ответил Игорь.

Ответственность за других, необходимость принимать решения в самых экстремальных ситуациях, – быстро взрослеют человека. Однако все это внешние факторы. В Кирсанове чувствовался какой-то внутренний стержень, цельность, устремленность, что-то необычное. Внешне он был «нормальным советским офицером». Однако в нем ощутимо жил дух настоящего русского воина. Того воина — богатыря, который с Богом в бесстрашном сердце и готовностью умереть за свое Отечество. Правда, мы никогда не говорили с Игорем о Вере. Сам-то я тогда даже не был крещен…

XI

Кирсаныч заскучал в бригаде. Его тянуло к настоящему делу. Здесь же боевой подготовкой занимались все меньше. Да и заметна была начавшаяся деградация призывников. В ВДВ теперь уже шли те, кто еще лет пять назад ни за что ни оказался бы здесь. Вся армия начала деградировать. Офицеры увольнялись, обустраивались на гражданке. В основном устраивались в бизнесе, где у них неплохо получалось благодаря хорошей подготовке и навыкам самоорганизации.

— Хочу в Питер перевестись – там новую часть спецназа формируют. Лучших офицеров со всей России отбирают. Я отправил документы, — заявил однажды Кирсанов. Он поделился своим замыслом, когда шли из расположения бригады октябрьским вечером, похожим на тот, что был год назад на открытие клуба.

Проводить Кирсанова в Питер не удалось. Тренировки в клубе уже прекратились. Игорь был занят подготовкой к переезду. Накануне он слетал в Москву и к родителям в Иваново.

— Ты каким рейсом летел? — спрашиваю его при встрече.

— Военным бортом с Воздвиженки, — отвечает, усмехаясь, Игорь.

Последняя наша встреча была в сентябре 93-го. Зашли с Мишей Когиным в бригаду, подождали Кирсаныча на плацу. Приморская осень. Желтые листья маньчжурского ореха. Небо синее и синие береты воинов десантной бригады. Яркие сочные краски.

— Ну что, пойдем, — приглашает к себе домой подошедший Кирсанов.

Дома разговор о минувшем лете.

— Я почти все лето в палатке прожил, — рассказываю ему, — на Ханке в лагере.

Все лето на берегу озера Ханка, где проходит граница России с Китаем, работал наш полевой детский лагерь. А, Ханка – это необыкновенное озеро. Вода в нем мутная от глинистого дна. Другого берега во многих местах не видно – большое озеро. И мелководное – можно с полкилометра от берега отойти – по пояс будет. Вода летом сильно прогревается, оттого рыбы там очень много…

— А давай, на Ханку, или Уссури выберемся, — предложил я Кирсанычу, — порыбачим. Правда, на Уссури в октябре уже прохладно будет, придется под тентами ночевать. Таким способом мы в любой мороз ночевали. Разгребали снег, разводили костер и пару часов грели землю. Убирали потом угли. Тент из простой полиэтиленовой пленки растягивался на вырубленных в тайге стойках под углом от самой земли. Получался экран, который отражал тепло разведенного впереди таежного костра из толстых кедровых стволов. Между тентом и костром, на хорошо прогретой земле мы ночевали. И обязательно по очереди дежурили – ворочали горящие в костре стволы, следили, чтобы искры не прожгли одежду спящих.

— Переночуем, — Кирсаныч поддержал мое предложение, — вон бушлаты возьмем, — указал на вешалку в коридоре, — не замерзнем.

— А ты вообще, настоящую тайгу нашу успел посмотреть? – спрашиваю.

— С вертолета смотрел. Но не впечатлило – лес уже порубленный.

Кирсанов был прав. К 93-му году приморскую тайгу сильно проредили. И до сих пор рубят. Беспощадно. Даже запрещенный к вырубке кедр до сих пор отгружается в соседние страны – в АТР интегрируемся.

Допоздна беседовали с Кирсанычем. Спокойно и душевно. Потом прогулялись до автобусной остановки. Еще постояли, поговорили. Подошел автобус. Пожали друг другу руки и расстались.

Через месяц, зайдя в бригаду, узнал от офицеров, что Кирсанов уже собирается уезжать. Правда так и не застал его тогда.

Конец октября. Вечер пасмурный. Ветер подметает высохшие желтые листья. Холодно и неуютно. Когда в очередной раз хотели встретиться с Игорем, узнали, что он уже переехал в Питер.

Так и не попрощались…

XII

Аэропорт «Пулково». Декабрь без снега. Тепло – примерно + 2. Большие буквы «Санкт-Петербург» на здании аэропорта кажутся нереальными. Слишком далеко от Владивостока этот город, да и я никогда не бывал там раньше. До Питера самолетом мы добирались невероятно долго. И все время была ночь. Во Владивостоке рейс задержали – вылетели уже в темноте. Посадка в Чите. Ночной читинский аэропорт, который, казалось, вот-вот мог обрушиться – так качались и скрипели под ногами деревянные половицы зала ожидания. После Читы – посадка в Омске. В общей сложности мы уже часов шесть в пути, а ночь продолжается.

Ночью прилетели в Питер — стрелки часов нужно откручивать назад. Наверное, к десяти утра за окном комнаты, в которой я остановился, стало светать. Кажется, кончилась декабрьская ночь, протянувшаяся между Владивостоком и Санкт-Петербургом…

Пребывая сорок суток в Питере, не сомневался, что успею разыскать Кирсаныча. С Площади Мужества, где я устроился в одном из общежитий, удобно добираться трамваем до метро «Черная Речка». Потом одну станцию до «Пионерской». Дальше можно пешком по проспекту Испытателей, где поселился Кирсанов со своей семьей. Несколько раз так никого и не смог застать там.

Уже перед отлетом из Питера, заехав вечером в общагу на проспекте Испытателей, встретил там дочь Игоря – шестилетнюю Иришку. Кирсанов, как я узнал, тогда был в командировке в Дагестане и, при всем желании, в Питере я бы его не нашел.

К этому времени Игорь уже служил в спецназе внутренних войск МВД. Это была новая часть, куда со всей России отобрали лучших офицеров из элитных подразделений, типа ВДВ и морской пехоты. Кирсанов здесь оказался на своем месте.

В первый же год службы капитан Кирсанов получает краповый берет. В нечеловеческих испытаниях при «сдаче на краповый берет» Игорь оказался лучшим среди всех солдат и офицеров. Когда попал в квадрат, где нужно держаться под ударами сильного и неутомленного противника, он не просто держался, но вел полноценный бой. Кто проходил этот квадрат, знает, что драться там невозможно – сил уже нет. Надо только стоять на ногах. Обычно в квадрате падают от первых ударов.

— Сайгончик, давай, мочи! – кричал офицер мощному солдату-спецназовцу, чтобы он не давал расслабляться противнику. Сайгончик старался «замочить» Кирсаныча, но встречал его отрезвляющие короткие удары.

Уже в спецназе Кирсанову присвоили капитана. Немногословный капитан Кирсанов назначается командиром разведроты. Постоянные командировки в Дагестан, на границу с Чечней.

XIII

В сентябре 95-го года я поступил в очную аспирантуру Российской академии госслужбы в Москве. Еще во время сдачи экзаменов позвонил Кирсанову.

— Ну как, повоевал? – спросил я его в разговоре по телефону, установленному в гостиничном номере академии.

— Всякое бывало, — ответил Игорь. Кирсанов как всегда разговаривал так, будто выдавливал из себя слова. Говорил очень мало. Фразы у него получались короткие, увесистые и по существу. Иногда в хорошем настроении, за столом он мог поведать какую-нибудь историю, но всегда к месту.

— А капитана-то тебе дали?

— Да.

— Ну, ты как? Целый? – продолжал спрашивать я.

— Да, вроде целый, — помолчав, словно разглядывая себя в зеркало, ответил Кирсаныч, — В октябре в отпуск пойду, приезжай, — предложил он.

В Питер в октябре не приехал. Замотался с переездом, с устройством новой жизни. 16 декабря 1995 года я отмечал свое двадцатичетырехлетие — первый день рождения в Москве. А настроение какое-то — не сказать, что унылое, но с налетом грусти. На Дальнем Востоке зимний день длиннее, да и солнца больше. А здесь уже в четыре часа – закат. За столом, ни с того — ни с сего, глупо пошутил: «Выпейте, покойничек иногда любил это дело». Отмечали долго, весело, с гитарой и песнями. А утром нужно было идти — дежурить на избирательном участке, выборы в Госдуму обеспечивать.

Лишь двадцать второго февраля, собираясь поздравить Кирсанова с Днем Советской Армии, решил позвонить ему на службу.

— Алло, — произнес я с приподнятым настроением, когда сняли трубку.

— Дежурный слушает.

— Мне нужен капитан Кирсанов, — бодро сказал дежурному.

— Его нет, — как-то спокойно и безрадостно, словно поставив точку в конце долгого рассказа, ответил дежурный.

— Когда будет?

— Его не будет.

— А где он? – я по инерции продолжал задавать вопросы.

Пауза. Дежурный несколько секунд молчит и ровным механическим голосом произносит: «Капитан Кирсанов погиб».

XIV

В тот же вечер на Ленинградском вокзале сел в поезд. Рано утром прибыли в Питер. Сначала зашли в часть на Миллионной. Потом в общагу на проспект Испытателей. Это было 23-го февраля.

— Наверное, ты не просто так приехал, — встретил меня офицер спецназа, служивший вместе с Кирсановым. Подошли еще двое спецназовцев. Познакомились. Попили чаю. От них узнал, как погиб капитан Кирсанов.

Спецназ должен был обеспечивать безопасность во время выборов в Госдуму в районе Гудермеса. Накануне дня выборов боевики Радуева захватили город. Спецназовцы прорвались в захваченный Гудермес, заняв комендатуру, находившуюся в здании педучилища. Оказались в окружении. Периодически отбивали атаки боевиков. Несли потери… Держались уже больше суток. Не хватало питьевой воды. Раненые погибали из-за ее отсутствия. Кирсанов, тщательно взвесив многие факторы, и поработав с картой, принимает решение идти в разведку. Он хотел найти проход из окружения, чтобы одним броском вынести раненых. Кирсанов – не юноша, мечтающий совершить подвиг и прославиться. Игорь – опытный воин, десантник, разведчик. Капитан Кирсанов знал, на что шел. Поступок его – это не мгновенный порыв души, а сознательный обстоятельный выбор. И, может быть, этот выбор был сделан очень давно…

В жизни Игоря отчетливо прослеживается Промысл Божий. Весь его путь – это цельное движение настоящего русского воина. Промыслительно, что попал он именно в воздушно-десантные войска. Создатель и командующий ВДВ генерал армии Василий Маргелов говорил: «Десантник предназначен для того, чтобы бросать его в самую пасть врага и при этом десантник должен порвать врагу эту пасть!»

Наши ВДВ – это небесные войска. Они спускаются с небес, прямо в пасть врага, чтобы порвать ее и защитить Россию. Защищать Россию – Земной Удел Пресвятой Богородицы — это, наверное, одно из самых богоугодных дел. Капитан Кирсанов знал это. Хоть никогда не произносил громких фраз и жил всегда скромно.

Ровно за месяц до принятия главного в своей жизни решения Игорь Кирсанов отметил тридцатилетие – 16 ноября 1995 года. Три дня бойцы спецназа отмечали это событие. Кирсанова любили и солдаты, и офицеры.

В душе он всегда оставался настоящим десантником. Солдат из своего подразделения он заставил найти и надеть десантные тельняшки. На жесточайшие тренировки спецназа по рукопашному бою, которые проводил Кирсанов, бойцы являлись в десантных тельниках.

…Тридцатилетний капитан разведки спецназа Кирсанов делает свой шаг, чтобы порвать кольцо звериного окружения и вывести спецназ. Это ведь по-настоящему христианский поступок – «за други своя». С несколькими солдатами Игорь уходит в декабрьскую ночь Гудермеса. Надеясь на победу, он готов умереть.

Кирсанов нарвался на засаду. Огонь перекрестный. Множество пулевых ранений. Быстрая мученическая смерть. 16 декабря 1995 года.

Боевики вырезали капитану Кирсанову глаза, отстрелили руки. Но он победил их. Иначе зачем бы они издевались над его мертвым телом – это ведь признак слабого и побежденного духом. А может, боялись бородатые псы даже расстрелянного русского воина?

Старик чеченец нашел и спрятал тело Игоря, забросал ветками от собак. Когда взяли Гудермес, старик показал это место.

XV

В Питере и на Ковалевском кладбище снег. Тишина, сосны и теплый, только что родившийся, снег. За два месяца могила еще не осела. Большой Православный Крест. Венки. Запомнился один: «Игорю от командования».

На шкафу тесной общаговской комнаты – краповый берет. Игорь берег его как святыню. Мы сидели за накрытым столом в комнате общежития, где жил Игорь Вячеславович Кирсанов. Вернулась с работы Надежда, жена Игоря, привела из детсада детей.

Пока играли и беседовали с детьми, она накрыла на стол.

— Папа был на войне и его убили, — рассказал мне пятилетний Антон Кирсанов, видимо еще не осознававший, что папу в этой земной жизни он уже не встретит. Но ведь душа русского воина не умирает и папа Антона жив и молится о нем на Небесах…

XVI

Море за окном и закат. Есть еще дома, дорога – Океанский проспект, но все это просто пятна, помехи, закрывающие апрельский вечер над Амурским заливом. Небо и море – как створки большой перламутровой ракушки. Створки раскрыты, соединяются только у горизонта. Нижняя часть голубовато-стального цвета – это переливающееся в сумерках море. Верхняя – сначала серо-голубая, дальше нежно-розовая, потом совсем бледно-розовая, светлая, светло-голубая, синяя. Отчетливо прорисовались силуэты домов на вечернем небе Владивостока. Смотрю на эту акварельную картину и пытаюсь писать о Кирсанове, воздушно-десантных войсках и всем нашем славном воинстве. Просто описать жизнь офицера-десантника Игоря Кирсанова – этого мало. Важно ведь понять, как он пришел к своему самому главному поступку в жизни. Из каких движений и решений в жизни складывался последний выбор. Из целого множества выборов.

Мог не заметить, как обижают в школьном буфете девчонку и уйти. Но он выбрал быть побитым, но не дать в обиду слабого. Мог спокойно зарабатывать немалые деньги, тренируя тех, кто нуждался в «бандитском Петербурге» 90-х в высококлассной боевой подготовке. Но выбирал тяжелую службу в Российской армии.

Как он шел к подвигу? Смотрел на небо. В летнем детстве на надувном матраце, который несло спокойное течение среднерусской реки. Сидел со своей бабушкой на веранде старого дома среди августовского сада и ел красноватые, только что с пригнутых ветвей, яблоки. Любил он с бабушкой беседовать.

— За разговорами, — делился как-то Игорь, — могли целое ведро яблок съесть.

О чем они говорили? Наверное, бабушка, пережившая войну, рассказывала о ней, о подвигах нашей армии, нашего народа. И, может быть, говорила русская бабушка со своим внуком о Боге, о Церкви, о том, что надо любить Россию…

Удивительна жизнь. Как премудро устроено все Господом! Каждый шаг человека промыслителен. То, что кажется случайным, раскрывает свой смысл через много лет. Порой вообще не раскрывает – это как Богу угодно. И каждое событие имеет множество последствий. Жизнь Игоря Кирсанова – короткая, емкая, цельная. В чем смысл событий его жизни, в чем смысл его службы, работы с детьми, с солдатами. Почему именно ВДВ, спецназ? Эта жизнь – подготовка к подвигу. К самому главному событию. Игорь Кирсанов искал выход из окружения. И он его нашел. Своей героической смертью он и нам показывает этот выход. Кирсанов сознательно жертвовал собой ради ближнего. Совершенно по-евангельски. И в этом ведь проявляется вся суть русской души. Кирсанов, спасая других, попал под перекрестный огонь. И если Игорь не был крещен, как положено, в Церкви, то, наверное, Господь крестил его в момент совершения Подвига…

Игорь Анатольевич Романов