Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский, генерал-губернатор Восточной Сибири. К. Е. Маковский, 1863

То, что слава не обошла Муравьева-Амурского стороной, справедливо. Памятники ему стоят во Владивостоке, в Благовещенске, Чите, Находке. Но лучший из них, конечно, в Хабаровске. Что не удивительно, поскольку его автор — тот самый Александр Опекушин, который создал и знаменитый памятник Пушкину на Тверской.

Начал Николай Муравьев свою карьеру, как и многие из тогдашних аристократов: сначала пажеский корпус (правда, с золотой медалью), потом армия: воевал с турками, подавлял польское восстание, затем неизбежный Кавказ. Служил бы и дальше, однако, по болезни (замучила лихорадка) пришлось подать в отставку в звании генерал-майора. Подлечился во Франции, вернулся и почти сразу же угодил на губернаторскую должность в Тулу. Кстати, Муравьевы в качестве губернаторов России нравились традиционно. Дедушка Назарий был когда-то губернатором Архангельска, а брат Валерий послужил во главе Псковской и Олонецкой губерний. Вероятно, был в муравьевских генах какой-то особый организаторский дар.

Дальнейший поворот в судьбе Николая Муравьева немного загадочен. Поворотной точкой стала его записка (строго говоря, немного наивная) на имя императора по поводу крепостничества и необходимости установления в России справедливости и равенства между сословиями. Так вот, реакция Николая I на эту записку сильно выбивается из наших обычных представлений об этом государе. С одной стороны, ознакомившись с запиской, он тут же определил Муравьева в «либералы», что, согласно официальной версии нашей истории, звучало в устах «железного самодержца» гневным ругательством. А вот затем, «разгневавшись», почему-то решил послать Муравьева в Сибирь. Только не в ссылку, а для выполнения важнейших государственных задач. Между прочим, дело обычное, многие привычные в истории ярлыки и клише, при ближайшем рассмотрении мало соответствуют правде.

Дело Муравьеву было поручено не просто важнейшее, но и почти неподъемное. Во-первых, предыдущий генерал-губернатор — Руперт — натворил в крае немало глупостей, бед и погряз в коррупции, так что требовалось разгрести эти авгиевы конюшни. А главное, разобраться, наконец, толком с Дальним Востоком: определить стоит ли его вообще осваивать, а если стоит, то в каких границах, какими силами, где следует заложить опорные точки для продвижения русских, ну и т.д. Но и это не все. Представьте себе на секунду объем задач. Муравьеву предстояло заниматься не просто всей Восточной Сибирью, что само по себе уже вселенная, но еще Чукоткой, Камчаткой, Курилами, Алеутской грядой с заморской Русской Америкой, арктическими островами и архипелагами.

Это понятно. Любопытно другое. То, что «своим» продолжал, несмотря ни на что, считать Муравьева и Николай I. Главным его противником в реализации мечты о присоединении к России Амурских земель и всего Приморского края был на самом деле не император, а глава тогдашнего российского МИДа Карл Нессельроде — страстный поклонник австрийца Меттерниха. Немец, ни слова не знавший по-русски, тем не менее, возглавлял русскую внешнюю политику 40 (!) лет. Именно он и делал все возможное, чтобы притормозить Муравьева, не желая вступать в противоречия с остальными претендентами на Приамурье. Лишь с приходом в МИД после смерти Николая I Александра Горчакова у Муравьева в этом ведомстве появился сторонник. Поддерживал его и новый император Александр II.

Тем не менее, и в николаевскую эпоху Муравьев и столь же горячий энтузиаст освоения Приамурья (в будущем адмирал, а в ту пору еще просто капитан) Геннадий Невельской, несмотря на сопротивление Нессельроде, сумели сделать на тот момент самое главное. Доказать, что устье Амура доступно для входа морских судов и что Сахалин — остров. Для Невельского это чуть было не закончилось крупными неприятностями. Пока Муравьев выбивал в столице разрешение на исследовательское плавание капитана, тот, не дождавшись официального разрешения, предпринял экспедицию на свой страх и риск. Поэтому Муравьев, добившись, наконец, нужного ответа, вернувшись к месту службы, Невельского уже не обнаружил, а потому бросился за ним вслед. После долгих отчаянных поисков Муравьев, наконец, увидел посреди Амура корабль Невельского и, сгорая от нетерпения, бросился к нему навстречу в лодке. А Невельской, как рассказывают, в рупор восторженно кричал: «Сахалин – остров! Вход в Амур возможен!» Это был счастливый день для Муравьева, Невельского и России.