ДЕСЯТЬ ПРИНЦИПОВ СОВРЕМЕННОЙ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИДЕОЛОГИИ
В Конституцию Российской Федерации, принятую 12 декабря 1993 года на пепелище расстрелянного Верховного Совета, американскими советниками тогдашних правителей страны искусно были заложены преграды к будущему возрождению Великой России. Сегодня мы спотыкаемся о них самым очевидным образом. Главных преград две. Одна сформулирована в статье 15, пункт 4: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Эта статья Конституции позволяет на совершенно законном основании действовать в нашей стране лоббистам разрушения семьи и пропагандистам секспросвета и содомии. Вторая преграда сформулирована в пункте 2 статьи 13, прямо запрещающем государству иметь идеологию: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».
В последние годы и в обществе, и в среде политического истеблишмента раздаются призывы изменить Конституцию, убрав из нее положения, препятствующие возрождению России как самобытного государства-цивилизации, прежде всего статью, запрещающую государству иметь идеологию.
19 сентября 2013 года Президент России Владимир Владимирович Путин выступил перед участниками международного дискуссионного клуба «Валдай» с программной речью, посвященной проблеме национальной идентичности России. В Валдайской речи Путин прямо и определенно заявил о необходимости государственной идеологии. Президент сказал: «После 1991 года была иллюзия, что новая национальная идеология, идеология развития, родится как бы сама по себе. Государство, власть, интеллектуальный и политический класс практически самоустранились от этой работы, тем более что прежняя, официозная идеология оставляла тяжелую оскомину. И просто на самом деле все боялись даже притрагиваться к этой теме. Кроме того, отсутствие национальной идеи, основанной на национальной идентичности, было выгодно той квазиколониальной части элиты, которая предпочитала воровать и выводить капиталы и не связывала свое будущее со страной, где эти капиталы зарабатывались. Практика показала, что новая национальная идея не рождается и не развивается по рыночным правилам. Самоустроение государства, общества не сработало, так же как и механическое копирование чужого опыта. Такие грубые заимствования, попытки извне цивилизовать Россию не были приняты абсолютным большинством нашего народа, потому что стремление к самостоятельности, к духовному, идеологическому, внешнеполитическому суверенитету — неотъемлемая часть нашего национального характера».
Фактически устами Президента сформулирован социальный заказ на разработку основ государственной идеологии России. И этот заказ должны выполнять те, представители образованного слоя России, для кого Россия является, по слову Владимира Путина, «не проектом, а судьбой».
Прежде всего возникает вопрос: откуда же взять нам идеи, которые составят основу государственной идеологии? Ответ, думаю, прост – нам надо обратиться к сокровищнице русской национальной политической мысли XIX и ХХ веков, когда было сформулировано, собственно, «учение о России». Сформулировано трудами русских мыслителей, черпавших свои идеи в православном вероучении, русской истории и русской культуре. Зачем нам марксы, фрейды, хантингтоны, фукуямы, когда у нас есть великое наследие Ивана Васильевича Киреевского, Алексея Степановича Хомякова, Константина Сергеевича Аксакова, Николая Яковлевича Данилевского, Константина Николаевича Леонтьева, Константина Петровича Победоносцева, Ивана Александровича Ильина, Александра Сергеевича Панарина!
Обратившись к наследию классиков русской национальной политической мысли, попробуем сформулировать несколько базовых принципов, на которых может быть основана государственная идеология современной России, идеология, по слову В.В. Путина, «нашего развития».
Принцип первый. Россия — это особый тип цивилизации, отличный не только от цивилизаций Востока, но и от Романо-германской (западной) цивилизации.
Это — главное, фундаментальное открытие русской историософии, которое сделали уже ранние славянофилы (И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, К.С. Аксаков и др).
Именно поэтому непродуктивно и даже вредно слепо копировать западные институты и идеи, о чем говорил Президент в своей Валдайской речи. Отношения с Западом нужно строить по максиме: «заимствование технологий, но не идеологии».
Если в отношениях с цивилизациями Востока никаких проблем не возникало и не возникает, поскольку мы понимаем, даже наглядно видим, что мы — разные цивилизации, то на протяжении веков Россия сталкивалась с искушением Западом. В результате русское образованное общество заразилось болезнью, которую Н.Я. Данилевский называл «европейничаньем».
Причина понятна — исторически Западная цивилизация возникла тоже как цивилизация христианская. Этим часто пользовались и пользуются западники, пытаясь обосновать тезис, что Россия — всего лишь «недоразвитая часть Запада», а не особая цивилизация.
Однако еще ранние славянофилы констатировали с недоумением, что для Европы характерно недоверие и даже враждебность в отношении России. А.С. Хомяков, пытаясь объяснить эту особенность Запада, писал: «Недоброжелательство к нам других народов, очевидно, основывается на двух причинах: на глубоком сознании различия во всех началах духовного и общественного развития России и Западной Европы и на невольной досаде перед этою самостоятельною силою…».
Еще острее ставил вопрос Н.Я. Данилевский, возражая тем, кто видел причину враждебности Европы к России в том, что Европа якобы не знает Россию: «Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет». Все дело в том, «что Европа не признает нас своими», видит «в Руси и славянстве не чуждое только, но и враждебное начало», инстинктивно чувствует в нас «крепкое, твердое ядро», которое «нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть, — которое имеет и силу, и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью».
Новый вирус «европейничанья» поразил образованный класс нашей страны на закате советской эпохи. Однако расставание с коммунизмом оказалось только этапом демонтажа России, Запад потребовал от нас отказаться от наших вековых ценностей, от нашего культурного кода. А.С. Панарин справедливо отмечал: «Во времена недавнего идеологического противостояния было много людей, питающих иллюзии по поводу возвращения в «европейский дом» и т.п. Им казалось, что наше одиночество – искусственное, связанное с коммунистическим грехопадением и железным занавесом. Но вот коммунизм пал вместе с его «железным занавесом», и что же мы видим в итоге? Мы видим, что теперь главной мишенью Запада как традиционного – со времен великой схизмы восточного и западного христианства – «оппонента» православной Руси снова стало Православие. <…> А эту болезнь «русского менталитета» нельзя излечить сменой строя и идеологии: от нас требуют изменения самой нашей духовной природы, умерщвления ценностного ядра нашей культуры».
Сегодня нередко мы слышим сетования наших государственных мужей, что их аргументы не воспринимаются или игнорируются «западными партнерами». Чему тут удивляться! Этот феномен объяснил еще полтора столетия назад Иван Сергеевич Аксаков: «Попробуйте вразумить просвещенную и доступную логическому вразумлению Западную Европу на счет России, ее бескорыстия и миролюбия!.. Не вразумите. У нее нет даже органа для понимания России».
И.В. Киреевский прекрасно сформулировал особенности, давшие отличительный (от русской) характер западной образованности: «особая форма, через которую проникло в него Христианство»; «особый вид, в котором перешла к нему образованность древнеклассического мира»; «особые элементы, из которых сложилась в нем государственность». Иными словами, Запад отличает от России иной тип духовной традиции, иной психо-этнический субстрат цивилизации, иные традиции государственности.
Н.Я. Данилевский так объяснял истоки этого различия: «Европа есть поприще германо-романской цивилизации, ни более ни менее; или… Европа есть сама германо-романская цивилизация. Оба эти слова — синонимы». И далее: «Принадлежит ли в этом смысле Россия Европе? К сожалению или к удовольствию, к счастью или к несчастью, — нет, не принадлежит».
А значит, западная цивилизация для нас должна быть равнозначна китайской или индийской, т.е. прекрасное понимание наших фундаментальных отличий не должно препятствовать нашему сотрудничеству.
Сегодня мы видим, сколь прозорливы были наши мыслители, видим, как западное общество буквально на глазах решительно отказывается от христианского наследия, наглядно демонстрируя, что основа западной цивилизации — вовсе не христианство, а либерализм и гуманизм, т.е. религия человекобожия, религия прав человека, которые все более понимаются как права сексуальных меньшинств, в результате господствующей становится религия безнравственности. Конечно, мы понимаем, что на Западе есть много добропорядочных католиков и протестантов, которые не смирятся с таким вектором развития Запада, не смогут принять ту модель Содома и Гоморры, которая все решительнее навязывается западными элитами. Может быть, мы станем свидетелями того, как сбудется пророчество прп. Серафима Вырицкого о том, что настанут времена, когда люди с Запада побегут в Россию. При этом это будут лучшие люди, самые нравственные и хорошо образованные.
Принцип второй. Россия является исторической наследницей Византии, Третьим Римом, призвание наше – быть центром Православной цивилизации.
В нынешней ситуации почти помимо нашего желания складываются условия, при которых Россия становится нравственным центром мира. Дело теперь за малым, чтобы наш народ, наша власть стремились соответствовать той роли, которую уготовал России Промысл Божий.
Еще в первой трети XVI века старец Спасо-Елеазаровского монастыря Филофей в посланиях к дьяку М.Г. Мисюрю-Мунехину и Великому князю Василию III четко сформулировал идею призвания России и русского народа. В послании к главе государства старец написал знаменитые слова: «Блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третей стоит, а четвертому не быти». Идея особого эсхатологического призвания русского народа и российского государства с тех пор прочно вошла в ткань русской историософии.
Размышляя над тем, почему именно Москва стала Третьим Римом, а не, к примеру, Киев или Белград (а идея Третьего Рима появлялась и у сербов, и у болгар), А.С. Панарин отмечал: «Прежде всего потому, что максимализм православной идеи требует понастоящему сильного государства и по критериям внутренней сплоченности, и по критериям внешнеполитической мощи. Принцип симфонии царства и Церкви, определившийся в эпоху Юстиниана, требует, чтобы государство было достойным партнером Церкви в ее экклезиостическом дерзании. Речь идет о принципе, прямо противоположном западному принципу автономного гражданского общества – и от Церкви, и от государства. <…> Слабое, «минимальное» государство, о котором твердит западная либеральная традиция, неизбежно превращается в угодника и потатчика сильным и наглым, которые либо игнорируют власть, либо попросту покупают ее. Чтобы идти по пути наибольшего сопротивления – против интересов сильных и бессовестных, государство само должно быть сильным и централизованным, стоящим над противоборствующими общественными силами и интересами».
Примечательно, что и многие западные мыслители признавали особое положение и особую миссию России. Широко известна фраза австрийского поэта Райнера Мария Рильке: «Все страны граничат друг с другом, а Русь граничит с Богом». Но даже такой недруг России, как основатель геополитики англичанин Хэлфорд Маккиндер, весьма своеобразно доказал особую миссию России, сформулировав идею Хартленда (сердца мира), той территории, обладание которой обеспечивает возможность контролировать весь мир, и это — территория Евразии. А из Маккиндера выросла вся англо-американская геополитика и политика англо-саксонского мира в отношении России в ХХ веке.
Быть Третьим Римом — это также значит, что Россия обречена быть только империей. Поэтому крайне важно реабилитировать само понятие «империя» в общественном сознании. Одновременно нужно осознать, что сравнивать Российскую Империю можно только с Византийской и Римской империями, преемницей которых она является. Но не с империями Запада, которые имели иную природу, это были своего рода симулякры, задачей которых было стремление похитить великую идею Империи, затемнить ее смысл.
Из того, что Москва является Третьим Римом, последним Римом, силой удерживающей мир от сползания на путь погибели следует, что Россия является главной охранительной, антиреволюционной силой в мире.
Мысль об антиреволюционной природе России первым сформулировал великий русский поэт и мыслитель Федор Иванович Тютчев, отметивший: «В Европе [а тогда это был весь мир, поскольку Восток «спал» — А.С.] есть только две силы — Революция и Россия». Таким образом, Россия есть сила антиреволюционная, консервативная по природе своей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что сегодня Россия становится оплотом борьбы за сохранение нравственных устоев, за продолжение самой Богоустановленной жизни рода человеческого.
Следует также отметить, что формула старца Филофея по сути своей апокалиптическая, ибо Третий Рим — последний, «четвертому не быти». А.С. Панарин писал, что «в этом утверждении сквозит пронзительный исторический и геополитический реализм: если Русь как православное царство рухнет, его эстафету передать некому – вся ойкумена уже занята другими, неправославными государствами и других носителей большой православной идеи в мире просто нет».
Принцип третий. Залог социальной стабильности России — симфония властей, власти духовной и власти светской.
Идея симфонии была сформулирована еще в VI веке св. блгв. императором Византии Юстинианом. В знаменитой 6-й новелле Юстинианова Кодекса провозглашается: «Величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием, — это священство и царство. Первое служит делам божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят от одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому цари более всего пекутся о благочестии духовенства, которое, со своей стороны, постоянно молится за них Богу. Когда священство бесспорно, а царство пользуется лишь законной властью, между ними будет доброе согласие».
На практике степень симфоничности отношений двух властей зависит от того, насколько государственные законы основываются или хотя бы не противоречат церковным канонам. А идеалом симфонии властей в нынешних условиях можно считать такую ситуацию, когда государственные законы сообразуются с церковными канонами, а глава государства и высшие должностные лица являются членами Церкви.
В нашей истории есть немало примеров сложностей в отношениях между светской и духовной властью. Помимо прямых гонений на Церковь в эпоху большевистского богоборчества можно вспомнить и конфликт Государя Алексея Михайловича с Патриархом Никоном, и ликвидацию Императором Петром Великим института Патриаршества, и секуляризацию монастырских земель в годы царствования Екатерины Великой, и фактическую легитимизацию Святейшим Синодом государственного переворота в феврале 1917 года путем признания «благоверного» Временного правительства. Все это приводило к дестабилизации жизни общества. Поэтому сегодня жизненно необходимы выстраивание церковно-государственных отношений и какая-то институализация статуса Церкви в государстве. О ложности и пагубности для общества идеи отделения Церкви от государства писал еще Константин Петрович Победоносцев, показавший, что это — прямая дорога к тоталитаризму, поскольку «можно уклониться от Церкви, но нельзя от государства».
Весьма показательно, что идеалом Западной цивилизации является не симфония, а разделение властей. У истоков этой концепции стояли английский философ Джон Локк и французский просветитель барон Шарль Монтескье. Последний разработал учение о разделении законодательной, исполнительной и судебной власти, ставшее с тех пор неотъемлемой частью политической культуры Запада. Примечательно, что здесь даже не рассматривается власть духовная, она выведена за скобки политического процесса в Западной цивилизации.
Принцип четвертый. В основе русской цивилизации лежит триада «Православие, Самодержавие, Народность». Которую известный русский философ советского времени профессор Арсений Владимирович Гулыга называл «формулой русской культуры».
Впервые знаменитая «уваровская триада» была сформулирована в конце 1831 года в отчете министра народного просвещения Российской Империи графа Сергея Семеновича Уварова о ревизии Московского университета. Упомянув об ошибках в образовании, Уваров выражал надежду, что «нам остаются средства сих ошибок не повторять и постепенно завладевши умами юношества, привести оное почти нечувствительно к той точке, где слияться должны к разрешению одной из труднейших задач времени образование правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплой верою в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества». Высказывается обоснованное предположение, что формула эта родилась из бесед министра с Императором Николаем I.
Логику проявления в историческом процессе «уваровской», а правильнее русской триады прекрасно описал один из идеологов монархического движения начала ХХ века русский немец Владимир Андреевич Грингмут: «Юридическая основа этой идеи… была выработана в полном совершенстве в Риме… Но этому материальному целому не доставало живительного духа, не доставало христианства. Лишь в Византии римское самодержавие стало самодержавием православным и достигло полного юридически-церковного совершенства… Выработанной в Византии идее православного самодержавия не доставало, однако, еще подходящей народной почвы для практического ее осуществления. Почва эта дана была ей в России. Из кабинетов византийских юристов и богословов идея православного самодержавия перешла в сердца Русского народа и, просветив эти золотые сердца, сама получила в них недостававшее ей глубокое этическое просветление… Таким образом, римское самодержавие, византийское православие и русская народность соединились в одно гармоническое, неразрывное целое…».
Примечательно, что формула русской культуры, русская триада является прямой антитезой главному лозунгу Великой французской революции, ставшему формулой европейской цивилизации: «Свобода, Равенство, Братство». Идее свободы, которая означала прежде всего свободу вероисповедания, т.е. свободу веры истинной и ложных верований, антиреволюционная Россия противопоставила истинную веру — Православие. Идее равенства, означавшей не только уравнивание неравного по природе, но и уничтожение социальной иерархии, противостояла идея Богоустановленной вертикали власти. А идее братства, которая означала безнациональное всесмешение, социальную биомассу, из которой архитекторы мирового порядка призваны лепить социальное пространство, идею Богоустановленного народного многообразия мира. По сути, западная триада «Свобода, Равенство, Братство» и породила тот нравственный беспредел, в который катится современная западная цивилизация.
Принцип пятый. Духовной основой нашей цивилизации было, остается и только может быть Православие.
И.В. Киреевский писал: «Все, что препятствует правильному и полному развитию православия, все то препятствует развитию и благоденствию народа Русского; все, что дает ложное и не чисто православное направление народному духу и образованности, все то искажает душу России и убивает ее здоровье нравственное, гражданское и политическое. Потому чем более будет проникаться духом православия государственность России и ее правительство, тем здоровее будет развитие народное, тем благополучнее народ и тем крепче его правительство, и, вместе, тем оно будет благоустроеннее, ибо благоустройство правительственное возможно только в духе народных убеждений».
По мнению А.С. Хомякова, именно Православная Церковь создала единую Россию и укрепила ее: «Церковь создала единство Русской земли, или дала прочность случайности Олегова дела. Церковь восстановила это единство, нарушенное междоусобиями».
Православная Церковь, считал К.С. Аксаков, неотделима от русского народа: «Православная вера есть весь смысл его жизни, без нее он не имеет значения».
Еще острее ставил этот вопрос их современник славянофил Александр Иванович Кошелев: «Без православия наша народность — дрянь. С православием наша народность имеет мировое значение».
Принцип шестой. Для России приемлема только форма государственности с сильной централизованной властью, а нашим государственным идеалом является Самодержавная Монархия.
Широко известна фраза знаменитого британского государственного деятеля и острослова Уинстона Черчилля: «Демократия — самый худший вид правления, но человечество не придумало ничего лучшего».
А вот русский теоретик монархии Лев Александрович Тихомиров определял сущность монархии, как «Верховную власть нравственного идеала». Тихомиров указывал, что форма Верховной власти зависит от духовно-нравственных идеалов народа: «В различных формах Верховной власти выражается то, какого рода силе нация по нравственному состоянию своему наиболее доверяет. Демократия выражает доверие к силе количественной. Аристократия выражает преимущественное доверие к авторитету, проверенному опытом; это есть доверие к разумности силы. Монархия выражает доверие по преимуществу к силе нравственной».
Беда Черчилля была в том, что он не знал настоящей монархии — самодержавия, поэтому его суждение нельзя признать основательным.
Монархическая форма правления укоренена в вековой истории России. Идею о неразрывной связи самодержавия и России, о невозможности иной формы государственной власти в столь обширной и многонациональной стране прекрасно сформулировал наш известный историк Николай Михайлович Карамзин: «Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменою Государственного Устава ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские пользы. Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?». Карамзин видел истоки власти монарха в патриархальных традициях, во власти отца семейства над детьми: «В России государь есть живой закон: добрых милует, злых казнит… В монархе российском соединяются все власти: наше правление есть отеческое, патриархальное. Отец семейства судит и наказывает без протокола, — так и монарх в иных случаях должен необходимо действовать по единой совести».
О структурирующей необъятные российские пространства роли Верховной власти прекрасно в свое время написал Михаил Никифорович Катков: «Есть в России одна господствующая народность, один господствующей язык, выработанный веками исторической жизни. Однако, есть в России и множество племен, говорящих каждое своим языком и имеющих каждое свой обычай… Но все эти разнородные племена, все эти разнохарактерные области, лежащие по окраинам великого русского мира, составляют его живые части и чувствуют единство с ним в единстве государства, в единстве Верховной власти, — в Царе, в живом всеповершающем олицетворении этого единства. В России есть господствующая церковь, но в ней же есть множество всяких, исключающих друг друга верований. Однако все это разнообразие бесчисленных верований, соединяющих и разделяющих людей, покрывается одним общим началом государственного единства. Разноплеменные и разноверные люди одинаково чувствуют себя членами одного государственного целого, подданными одной верховной власти. Все разнородное в общем составе России, все, что может быть исключает друг друга и враждует друг с другом, сливается в одно целое, как только заговорит чувство государственного единства. Благодаря этому чувству Русская земля есть живая сила повсюду, где имеет силу Царь Русской земли».
Примечательно, что такую же мысль мы находим и в Валдайской речи В.В. Путина.
Только сильная Верховная власть, опирающаяся на народ, может ограничить безчинства бюрократии и олигархата, положить предел их стремлению грабить и эксплуатировать народ. Катков писал: «Народ организованный, имеющий одно отечество и одну верховную власть, которой всякая власть в народе подчинена, есть едино с государством и его главою. Не только никакого антагонизма, но ни малейшей розни не должно быть между интересами народа и интересами государства. Каждая местность в государстве есть живая часть его».
Ему вторит наш современник А.С. Панарин: «Пора наконец понять самое главное: у простого народа нет никаких иных средств воздействия на склонные к безграничным злоупотреблениям «элитные группы» кроме бунта или – единого централизованного государства. Бунт – действо временное и крайне затратное. Остается, следовательно, централизованная государственность».
Конечно, надо отдавать себе отчет, что в нынешних условиях говорить о монархии можно только как о мечте, ибо к монархии не готовы ни народ, ни государственные институты. Поэтому, будучи реалистами, нужно вести речь об укреплении института президентской власти. Необходимо не только решительно отказаться от идеи парламентской республики в каком бы то ни было виде, надо признать вредной и опасной и практику выборности губернаторов. Выборность имеет право на существование только на низовом, муниципальном уровне.
Принцип седьмой. Российское гражданское общество должно формироваться на основе традиций русской гражданственности, а не путем заимствования чуждых нам западных институтов.
Формулу русского гражданского общества вывел К.С. Аксаков. Его мысль, что «русский народ есть народ не государственный, т.е. не стремящийся к государственной власти, не желающий для себя политических прав, не имеющий в себе даже зародыша народного властолюбия», ибо «нет ни одной попытки народной принять участие в правлении», разделяли А.С. Хомяков и И.В. Киреевский.
К.С. Аксаков писал: «Россия представляет в себе две стороны: Государство и Землю. Правительство и народ. Государство и Земля, хотя ясно разграничены в России, тем не менее, если не смешиваются, то соприкасаются. Каково же взаимное их отношение?».
Оно, по мысли нашего славянофила, проявляется в трех видах. «Первое отношение между правительством и народом есть отношение взаимного невмешательства… Не подлежит спору, что правительство существует для народа, а не народ для правительства. Поняв это добросовестно, правительство никогда не посягнет на самостоятельность народной жизни и народного духа».
Второе отношение — «положительная обязанность государства относительно народа есть защита и охранение жизни народа, есть внешнее его обеспечение, доставление ему способов и средств, да процветает его благосостояние, да выразит он все свое значение и исполнит свое нравственное призвание на земле».
И, в-третьих, «самостоятельное отношение безвластного народа к полновластному государству есть одно — общественное мнение», «вот чем самостоятельно может и должен служить народ своему правительству, и вот та живая и нравственная и нисколько не политическая связь, которая может и должна быть между народом и правительством». Действенное общественное мнение может существовать, согласно Аксакову, при предоставлении народу свободы слова и при возрождении Земских Соборов, как средства общения правительства с народом.
Суть отношений правительства и народа К.С. Аксаков выразил в своей знаменитой формуле: «Правительству — неограниченная свобода правления, исключительно ему принадлежащая; народу — полная свобода жизни и внешней, и внутренней, которую охраняет правительство. Правительству — право действия — и, следовательно, закона; народу — право мнения — и, следовательно, слова. Вот русское гражданское устройство! Вот единое истинное гражданское устройство».
Как актуально звучит сегодня эта мысль К.С. Аксакова! Государству — сила власти, народу — сила мнения, но это значит — Верховная власть должна создать реально действующий механизм выражения народного мнения и реагировать на мнение народа. Именно так государство и земля (земство) должны взаимодействовать. А значит России нужно не развитие партийной структуры, а развитие местного самоуправления при укреплении государственной вертикали власти.
Тут уместно напомнить мнение И.А. Ильина о вреде партийности: «Партийность дает человеку возможность, будучи ничем, попытаться стать многим и даже очень многим. Невежды выходят в парламентарии, партийнобилетчики – «в советники» и «директора», ловчилы – в министры и капиталисты. <…> Партийность как бы прямо создана для того, чтобы отбирать худших, которые образуют какое-то молчаливое «общество взаимопомощи», прикрывают взаимные растраты, худые дела и даже преступления и создают в государстве комплот безответственности и бессовестности».
Принцип восьмой. Неизбежно напряженные в Империи отношения между народностями могут быть умиротворены только путем выстраивания межнациональных отношений по модели семьи народов. Где старшим братом является русский народ, а старший брат не только обязан заботиться о братьях младших, но должен и наказывать тех, кто ведет себя неподобающим образом.
Русский народ, ставший народом в Днепровской купели, создал государство Российское, сумел объединить вокруг себя множество больших и малых народов Евразии, поэтому русский народ по праву должен быть провозглашен народом государствообразующим, русский язык по закону является языком государственным, а русская культура — основой общей культуры нашей евразийской цивилизации.
Тот исторический факт, что именно русским удалось объединить евразийское пространство, связан в первую очередь с психологическими особенностями нашего народа. Н.Я. Данилевский, размышляя над этими особенностями, сравнивал их с особенностями европейских народов и отмечал, что народам европейской цивилизации присуща насильственность, а в характере у русских — терпимость. Яркое тому подтверждение — характер колонизации пространства: в ходе колонизации американского континента европейцами коренное население подверглось геноциду, русские же, даже встречая сопротивление и мечом покоряя территории, сохраняли местные народы, оберегали затем их язык и традиции. Не говоря уже о том, что большая часть народов, населявших колонизированные русскими территории, добровольно вошла в состав Российского государства.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл 11 ноября 2014 года в своем «Слове на открытии XVIII Всемирного русского народного собора» отмечал: «Говоря о духовных скрепах нашего единства, мы не имеем право забывать, что главным творцом отечественной культуры является русский народ. <…> Судьба же русского народа, его благополучия, его целостность, зрелость его самосознания должны быть признаны ключевыми факторами в сохранении духовного и политического единства России».
Сегодня нам надо вернуться к вековому пониманию Русского народа, как единства великороссов, малороссов и белорусов. А следом на политическую повестку дня должен быть поставлен вопрос о воссоединении разделенного границами русского народа.
Но Русский народ открыт для вхождения в него и представителей любых других этносов, для кого русский язык и русская культура становятся родными, а тем паче для тех, кто принимает православие. Наша история знает множество примеров, когда настоящими русскими становились этнические немцы, французы, англичане, греки, поляки, шведы, представители многочисленных малых народов Евразии. Среди них есть те, кого мы почитаем в сонме русских святых, кто проливал кровь за Россию, кем мы по праву гордимся, как выдающимися русскими полководцами, русскими учеными, русскими деятелями культуры. Русские святые этнические немки Императрица Александра Федоровна и великая княгиня Елизавета Федоровна, преподобный Максим Грек, этнический серб преподобный Савва Крыпецкий, русская Царица этническая немка Екатерина Великая, русские фельдмаршалы и генералы грузин Петр Багратион, голландец Михаил Барклай-де-Толли, немец Христофор Миних. Примеров великое множество.
Однако в начале ХХ века, когда впервые в России обострились национальные проблемы, на сцену истории вышел политический русский национализм, который выдвинул лозунг «Россия для русских». Этот лозунг, появившийся впервые еще в годы царствования Императора Александра II, по-разному трактовался в разные эпохи — он был направлен против панславизма, против засилия немцев в истеблишменте Российской Империи в конце XIX — начале ХХ вв., против инородцев (прежде всего против евреев, поляков, финнов) в годы революции. В конце прошлого — начале нынешнего века лозунг «Россия для русских» вновь становится популярным, но уже означает борьбу не против немцев, славян или евреев, а против нелегальных и легальных мигрантов, главным образом мусульман — выходцев с Кавказа и Средней Азии. Все чаще рядом с лозунгом «Россия для русских» звучат лозунги «Хватит кормить Кавказ», «Русским русскую республику» и т.п.
Примечательно, что партия русских националистов, созданная выдающимся государственным деятелем России П.А. Столыпиным, уже после его кончины вступила в политический союз с либералами, националисты стали участниками антимонархического переворота в феврале 1917 года. Сегодня мы видим похожую метаморфозу — те, кто называют себя русскими националистами, кто громче всех кричит «Россия для русских», во время политического кризиса конца 2011 — начала 2012 годов оказались по одну сторону баррикад со своими недавними вроде бы непримиримыми противниками — политиками проамериканской ориентации. Как было и в 1917 году.
Случайно ли такое совпадение? Думаю, не случайно, это связано в том числе и с пониманием лозунга «Россия для русских», который эти люди пытаются интерпретировать как право на привилегии, а не обязанность служения. Лозунг «Россия для русских» имеет право на существование с одной существенной поправкой: «если русские для Христа, то Россия для русских». В противном случае русский национализм погубит Россию.
Принцип девятый. Новый поворот к Востоку.
«Поворот к Востоку» — так называлась одна из работ Петра Николаевича Савицкого, одного из зачинателей евразийства — направления самобытной русской мысли первой трети ХХ века. Савицкий писал: «Россия есть не только «Запад», но и «Восток», не только «Европа», но и «Азия», и даже вовсе не Европа, но «Евразия»». В разрушенной революцией и гражданской войной России П.Н. Савицкий в 1921 году прозревал ростки нового возрождения: «В безмерных страданиях и лишениях, среди голода, в крови и в поте, Россия приняла на себя бремя искания истины за всех и для всех. Россия – в грехе и безбожии, Россия – в мерзости и паскудстве. Но Россия – в искании и борении, во взыскании града нездешнего… Пафос истории почиет не на тех, кто спокоен в знании истины, кто самодоволен и сыт. <…> В мире как будто нет изменений, кроме того, что в благоустроенном культурном мире более нет России. И в этом отсутствии – изменение. Ибо в своем особого рода «небытии» Россия в определенном смысле становится идеологическим средоточием мира».
Впрочем, реальный поворот к Востоку обозначился в политике России еще в царствование Императора Александра III. Вопреки сложившейся традиции он послал своего сына, Наследника Престола Николая Александровича в ознакомительную поездку не на Запад, а на Восток. В конце XIX — начале ХХ века Россия переживала громадный интерес к Востоку: начинается грандиозное строительство Транссибирской железнодорожной магистрали и Китайской восточной железной дороги (КВЖД), переселенческое движение становится одним из важнейших направлений русской политики, выходит большое число публикаций русских геополитиков и геостратегов, посвященных теме Востока, на дальней окраине России во Владивостоке открывается Восточный институт…
Большевики, особенно со времени И.В. Сталина, своеобразно продолжают восточный тренд политики России — путем активной поддержки национально-освободительного движения народов Азии, Африки и Латинской Америки, создания большого антизападного блока.
В годы правления Хрущева в центре политики снова становится Запад, главный тренд хрущевской политики – «догнать и перегнать США».
В годы правления Брежнева снова восточное направление активизируется, партийные идеологи придумывают специальный термин, чтобы «творчески дополнить» марксизм — «страны социалистической ориентации». К сожалению, это «творчество» привело к тому, что СССР фактически содержал самые бедные страны мира.
При Горбачеве и Ельцине происходит новый отказ от восточного направления политики.
Новое возвращение восточного вектора в политике связано с именем Владимира Путина (создание БРИКС, организации Шанхайского сотрудничества, развитие отношений с Венесуэлой, Никарагуа, Вьетнамом, Ираном, Египтом). Фактически Россия становится неформальным лидером незападного вектора в мировой политике.
Принцип десятый. Мы должны провозгласить идею преемственности русской истории, органично включающей в себя и советскую эпоху.
Как известно, советская пропаганда внедряла в сознание народа представление, что до 1917 года Россия была отсталой, неразвитой страной, не только «тюрьмой народов», но и мачехой для народа русского. Словом, до 1917 года в нашей истории был провал, а с октябрьской революции наступила новая эра нашей истории.
Либералы предлагают диаметрально противоположный взгляд, они активно внедряют в массовое сознание идею катастрофичности русской истории. С октября 1917 года (но не с любезного их сердцу февраля!) наступил провал в нашей истории, и только в 1991 году «воссияло солнце свободы». Отсюда вся эта кампания по «десталинизации сознания», попытки оправдать предателя генерала Власова, реабилитировать бандеровцев, как борцов со сталинским режимом.
Мы должны отвергнуть как советскую, так и либеральную мифологию нашей истории и предложить обществу идею непрерывности героической и трагической истории русского народа. Который падал, — и на Руси наступали периоды смут и нестроений, — но вновь поднимался, являя образцы героизма и силы духа, восстанавливал великое государство и громил армии всех претендентов на мировое господство.
В нашей истории было немало сложных деятелей и исторических периодов, являющихся по сию пору предметом пререканий. Это – и первый русский Царь Иоанн Грозный с его опричниной, и Патриарх Никон с его церковной реформой, спровоцировавшей раскол, и первый русский Император Петр Великий с его западническими преобразованиями, и последний русский Царь-Мученик Николая II, друживший с Григорием Распутиным, и Иосиф Сталин с его репрессиями и «красной империей». Пока нам не удается между собой не то чтобы прийти к единому мнению, но даже договориться об основных параметрах оценки этих эпох. Но мы уже видим, как появляются самочинные «судьи нашей истории», которые приходят с ножами к телу русской истории и готовы резать по-живому, бередить эти, едва начавшие затягиваться, раны. Причем, мы видим удивительное единодушие между светскими и церковными либералами, которые действуют как-то очень синхронно. К примеру, у Николая Сванидзе и петербургского протоиерея Георгия Митрофанова на редкость схожие взгляды на наше прошлое, и суть их сводится к откровенному неприятию всего имперского наследия.
Самый острый вопрос нашей истории сегодня, несомненно, отношение к советскому прошлому. Оно, действительно, было весьма неоднозначным: 20-е – середина 30-х, а потом так называемая «оттепель» – совсем иная по духу эпоха, нежели конец 30-х – начало 50-х и вторая половина 60-х — 70-е гг. Ленин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Хрущев, Суслов, Горбачев – это одно, а Сталин, Молотов, Жданов, Жуков, Брежнев, Косыгин, Устинов – нечто другое. Поэтому наша задача – увидеть русское в советском. Не реабилитировать советских вождей, а посмотреть на трагическую и героическую страницу нашей советской истории любящим русским сердцем, как на НАШУ историю – историю страданий, великого терпения и героизма нашего народа.
В «Слове на открытии XVIII Всемирного русского народного собора» Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, говоря о преемственности русской истории, подчеркнул: «В любые времена, несмотря на все реформы, революции, контрреволюции, Россия сохраняла свою цивилизационную основу. Менялись модели государственного устройства, титулатура правителей, привычки правящих классов, но русское общество, русские люди сохраняли свою национальную идентичность».
***
России пора изжить комплекс исторической неполноценности, пора перестать считать себя «начинающей демократией», вспомнить о нашем великом прошлом и заявить во весь голос о миссии России.
Когда Федор Михайлович Достоевский сказал в своей знаменитой Пушкинской речи о том, что «нищая земля наша, может быть, в конце концов скажет новое слово миру», ему пришлось оправдываться, встретив агрессивные нападки и насмешки господствовавших в общественном мнении либералов-западников.
Потом была революция, которая, как казалось, подтвердила правоту западников.
Но потом наш народ победил Гитлера, вторгшегося в нашу страну во главе европейских полчищ (а в составе фашистских оккупантов были представители почти всех народов Европы).
И сегодня, когда подтверждается тезис славянофилов о «гниении Запада» (также долгие годы бывший предметов насмешек и анекдотов), пора снова вспоминать Достоевского: «Народ же наш именно заключает в душе своей эту склонность к всемирной отзывчивости и к всепримирению… Русская душа, гений народа русского, может быть, наиболее способны, из всех народов, вместить в себе идею всечеловеческого единения, братской любви, трезвого взгляда, прощающего враждебное, различающего и извиняющего несходное, снимающего противоречия».
В ХХ веке Россия сказала миру новое слово в «коммунистической упаковке» — слово социальной справедливости, слово справедливого миропорядка и мироустройства.
В веке XXI-м то новое слово, которое, согласно Достоевскому, должна Россия сказать миру – это, видимо, должно быть слово правды и нравственности, слово нравственной политики, устройства мира, основанного на незыблемых моральных нормах и принципах.
Анатолий Дмитриевич Степанов,
историк, главный редактор «Русской народной линии»,
председатель «Русского Собрания»